Диагноз смерти (сборник)
Шрифт:
Может ли собачье обоняние дополнять зрение? И могут ли запахи запечатлеть в ее мозгу предмет, который их испускает?
2 сент. Вчера ночью я смотрел на звезды над горным хребтом, что на восток от моего дома, и вдруг заметил, что они одна за другой исчезают – с левой стороны на правую. Затмевались они по очереди и не более чем на секунду, а несколько звезд над самым хребтом – выше его на градус или два – казались стертыми. Создавалось впечатление, будто между мною и ними двигалось что-то. Но что именно, я не мог рассмотреть, а поскольку звезд было немного, я не мог определить и контуры предмета. Брр!.. Не по душе это мне…»
Дальше – пробел на три с лишним недели: три страницы вырвано.
«27 сент. Оно
Если вся эта невероять творится на самом деле, я сойду с ума. А если это мне чудится, значит, я уже сошел с ума.
3 окт. Никуда я не уеду. Эта дрянь нипочем не выживет меня отсюда! Это мой дом на моей земле, а трусам Бог не помогает.
5 окт. Одному мне больше невмоготу. Я списался с Харкером, и он согласился провести у меня неделю-другую. Он отличается трезвым рассудком, и по его поведению мне станет понятно, не сошел ли я с ума.
7 окт. Сегодня ночью я наконец-то понял, в чем дело. Меня, можно сказать, озарило. Все просто, до ужаса просто!
Существуют же звуки, которые нам не слышны. На обоих концах звукового ряда есть ноты, которые не вызывают отзвука в таком несовершенном инструменте, каким является человеческое ухо. Одни слишком высоки, другие слишком низки.
Мне приходилось наблюдать за стаями дроздов, которые садились на дерево, а то и на несколько деревьев, и начинали свои песни. А потом все разом, буквально в одно мгновенье, вдруг снимались и улетали. Как это у них получается? Видеть друг друга они не могут – ветки деревьев не позволяют. И вожака своего все они видеть наверняка не могут, где бы он ни сидел. Значит, они слышат какой-то сигнал, который я не слышу, причем на такой высокой ноте, что он перекрывает все прочие звуки. Точно так же – молча и одновременно – взлетают не одни дрозды, но и другие птицы. Например, перепела, которые заведомо не видят друг друга, поскольку их разделяют кусты, а то и возвышения рельефа. Морякам известно, что стадо китов, растянувшееся по океанской глади на многие мили – так, что сказывается кривизна земли, – может в одно мгновенье, одновременно нырнуть и исчезнуть из виду. Тоже сигнал, но слишком низкий для слуха матроса на салинге и его товарищей на палубе. Ощущается лишь вибрация судна – так купол собора звучит в ответ на органные басы.
То же присуще не одним только звукам, но и цветам. На обоих концах видимого спектра химики обнаружили так называемые актинические лучи. Их тоже можно назвать цветами – ведь они тоже лучи, входящие в состав света, только мы их не видим. Наш глаз – инструмент несовершенный, он охватывает всего несколько октав «хроматической шкалы». Значит, я в своем уме, просто есть такие цвета, которые нам не видны.
И, помоги мне, Господи, у Проклятой Твари именно такой окрас!»
В надреальных сферах
I
Когда направляешься из Нью-Касла в Оберн, приходится проезжать по дну ущелья. Дорога там идет сперва по левому берегу реки, потом по правому. В одном месте она буквально вырублена в скале, а чуть дальше идет по насыпи из валунов, которые старатели подняли из реки. Само ущелье извилистое, склоны
– Простите, сэр, – сказал я ему, – но я вас только что заметил.
– Оно и понятно – в такой-то темноте, – учтиво ответил он, подходя к моей коляске. – А я не слышал вас из-за шума реки.
Я сразу узнал голос, хотя минуло уже пять лет с тех пор, как я слышал его в последний раз. И, признаюсь, вовсе не обрадовался, услышав его снова.
– Доктор Дорримор, полагаю? – осведомился я.
– Он самый. А вы – мистер Манрич, мой добрый приятель. Словами не выразить, как я рад вас видеть. А радость эта, – добавил он со смешком, – объясняется тем, что нам с вами по пути и вы, я надеюсь, пригласите меня в свою коляску.
– Конечно, причем с удовольствием.
Должен признаться, тут я несколько покривил душой.
Доктор Дорримор поблагодарил, уселся рядом со мной, и я поехал так же осторожно, как и раньше. Конечно, все это шуточки воображения, но теперь мне почему-то помнится, будто остальной путь мы проехали в мозглом тумане и я продрог до самых костей, да и дорога показалась куда длиннее, чем на самом деле. Город же, когда мы наконец въехали в него, выглядел унылым и безлюдным, словно был заброшен. Вечер только-только наступил, но ни одно окошко не светилось, да и на улицах не было ни души. По пути Дорримор рассказал мне, где побывал за те годы, что мы не виделись, и зачем сюда пожаловал. Но мне теперь вспоминается лишь сам факт рассказа, но события, о которых Дорримор рассказывал, из памяти испарились. Помню только, что он путешествовал по разным странам, а теперь вот вернулся. Но это я и раньше знал. Не помню я и того, что ему отвечал, хотя, несомненно, отвечал что-то. Но в одном я уверен совершенно: общество этого человека сильно тревожило и угнетало меня, поэтому, остановившись наконец у дверей отеля «Пантэм-хаус», я вздохнул с неподдельным облегчением, ощутив, что уберег свою душу от чего-то извращенного и по-настоящему опасного. Облегчение было бы совсем полным, не узнай я, что доктор Дорримор остановился в том же отеле.
II
Боюсь, я не смогу объяснить свои чувства к доктору Дорримору, если не расскажу вкратце об обстоятельствах, при которых с ним познакомился. Однажды вечером с полдюжины людей – и я в их числе – сидели в библиотеке Богемского Клуба в Сан-Франциско. Беседа наша коснулась искусства престидижитации – в местном театре как раз гастролировал заезжий маг.
– Эти господа – обманщики вдвойне, – сказал один из нас. – Им не удаются настоящие фокусы: такие, чтобы зритель поверил в них до конца, чтобы ему самому захотелось обмануться. А любой бродячий индийский факир легко мистифицирует публику буквально до невменяемости.
– Каким же образом, позвольте вас спросить? – осведомился другой, зажигая свою сигару.
– Да наиобычнейшими из своих трюков. Например, они подбрасывают вверх разные предметы, а обратно они не падают. А иные просят зрителей указать место, где должен вырасти цветок, и тут же, буквально на глазах, там пробивается росток, тянется вверх, одевается листвой и, наконец, расцветает. Или сажают человека в большую корзину и протыкают ее мечом. Жертва кричит, брызжет кровь, а когда корзину открывают, в ней никого нет. Некоторые же подбрасывают в воздух шелковую лестницу, взбираются по ней и исчезают.