Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении
Шрифт:
Нетрудно заметить, что процесс рождения понятия как первой конкретности человеческого духа описан Гегелем чрезвычайно точно и тонко, поскольку дело касается его формальной стороны. На поверхности сознания процесс рождения понятия выглядит именно так, -- об этом свидетельствует вся история развития сознания, история науки и философии. Понятие всегда рождалось в русле столкновения противоречащих мнений, как форма разрешения противоречий внутри сознания.
Неправ Гегель в одном пункте: он все время остается в исследовании внутри сознания. Его исходная точка -- "абстрактное сознание" (два борющихся между собой единичных сознания
То, что происходит внутри сознания, он прослеживает тщательно и точно. Однако реальные, вне сознания лежащие предпосылки его возникновения им не исследуются. Они вводятся в рассмотрение лишь задним числом: чувственно-практическая деятельность и ее продукт изображаются как продукты сознания, "сделавшегося вещью", выступившего вовне.
И не случайно. Такое исследование сразу же вывело бы за узкие пределы идеализма и перевело бы рассмотрение генезиса сознания на почву чувственно-практического отношения человека к вещи.
Этот решающий шаг сделали, как известно, лишь Маркс и Энгельс. Сам процесс, описанный Гегелем в "Феноменологии духа", был понят ими как процесс, отражающий реальную диалектику чувственно-практических отношений общественного человека к миру вещей вне сознания.
Именно в практике, не зависящей ни от какого ее осознания, складывается система чувственно-практических отношений человека к миру вещей.
И с этой точки зрения стала ясной тайна и "единства", и "противоположности" внутри сознания.
Классики марксизма-ленинизма яснее ясного показали, в чем тут дело. Именно узость практики создает узость ("абстрактность") первоначально возникающего на ее основе сознания. Именно практика заставляет человека выработать ряд общезначимых абстрактных представлений и соответствующих им имен, названий, терминов.
И именно практика вынуждает человека перейти в определенном пункте от абстрактного представления к понятию о ней.
Почему внутри общественного сознания возникают различные, а затем и противоположные представления об одной и той же вещи? Потому, что разделение общественного труда ставит различных индивидов в различные, а затем и в прямо противоположные чувственно практические отношения к одной и той же, называемой одним и тем же именем, вещи.
Поэтому-то одно и то же имя начинает связываться с различными и даже противоположными по содержанию представлениями об одной и той же вещи. Вне и независимо от сознания сущая вещь -- несмотря на это, продолжает называться одним и тем же именем, -- и это потому, что индивиды, несмотря на все их споры (отражающие различия в практическом их отношениям к вещи) продолжают относится к вещи общественным образом, вынуждены, несмотря на борьбу, совместно взаимодействовать с вещью и, следовательно, взаимно понимать друг друга.
Имя, слово, название остается одним и тем же, обозначает для каждого из спорящих индивидов одну и ту же вещь, один и тот же предмет. Но при этом под одинаковостью имени всегда скрываются различные и даже противоположные по содержанию представления, что и обнаруживается в спорах, в борьбе "мнений" о вещи.
Когда разделение труда в обществе приобретает классово антагонистическую форму, тогда и представления сталкиваются в сознании непримиримым, антагонистическим, антиномическим образом. Разумеется, и тут вещь, предмет, по поводу которого разгорается борьба мнений, продолжает называться одним и тем же именем.
И человек в споре с другим вправе требовать от этого другого, чтобы тот называл предмет соответствующим словом, обозначал ту реальность, о которой идет спор, определенным названием. В этом и заключается оправдание известного "закона тождества". Не называй одну и ту же вещь двумя разными именами и не называй две различные вещи одним и тем же именем, -- иначе невозможен спор.
Но и это прекрасно поняла уже древнегреческая философия: сам по себе взятый, закон тождества не может обеспечить согласия спорящих. Ибо даже в том случае, если вещь и называют одним и тем же именем конкретное представление о содержании вещи будет различным. То, что закон тождества, касающийся, собственно, не содержания, а лишь "объема" представления (то есть тех границ, в которых применимо данное слово) -- не ликвидирует возможности противоречия в мнениях, а лишь обеспечивает полное и ясное раскрытие действительного противоречия в мнениях о вещи.
Аристотель, выдвигая положение о том, что "о принципах не спорят", лучше чем кто-либо другой понимал, что философия и есть не что иное, как затянувшийся на века спор о принципах, и именно о принципах.
И когда Гегель возражает против "закона тождества" как против закона возникновения понятия, то он вовсе не отвергает рациональный смысл этого закона как закона связи представления о вещи с названием этой вещи, с абстрактным термином, заключающем в себе абстрактно-общее представление.
Но закон тождества, понятый так, в его рациональном зерне, оказывается не законом возникновения понятия, а лишь предпосылкой спора, столкновения взаимоисключающих мнений об одной и той же вещи, спора, внутри которого только и рождается действительное конкретное понятие.
Конкретное понятие выступает как духовная реальность, внутри которой, посредством которой "снимаются" оба столкнувшихся односторонних (абстрактных) представления, превращаясь в "моменты" понятия. Сама же "вещь" выступает перед сознанием только в понятии.
До этого она выступала перед сознанием абстрактно, односторонне, причем каждое из абстрактных представлений мнило себя как единственное и высшее.
Гегель поэтому именно и атакует закон "исключенного третьего". Он хочет сказать следующее: если по поводу вещи столкнулись два взаимоисключающих представления, то "истина" вовсе не заключается с необходимостью в одном из них, и спор не может быть решен на пути выбора одного из них как "истинного" и отбрасывания, игнорирования другого как "ложного". Оба они равноценны, так как оба -- абстрактны. "Третьего не дано?" -- спрашивает Гегель рассудочную логику, и отвечает ей: третье дано, и это третье и есть сама вещь в ее конкретности, которую не уловило ни то, ни другое "абстрактное сознание". Поэтому вместо того, чтобы препираться, оставаясь при прежней абстракции, следует внимательно рассмотреть вещь. И тогда обнаружится, что она есть ни то, ни другое, а нечто "третье", которое рассудку кажется то таким, то прямо противоположным, -- смотря по тому, с какой стороны, с какой субъективной точки зрения ее рассматривают...