Диармайд. Зимняя сказка
Шрифт:
Кроме того, он всегда хвалил ее густые темные волосы.
Именно поэтому Дара, уйдя от Фердиада ПЕРВОЙ, остриглась чуть ли не наголо и очень хотела бросить холодные неживые пряди ему в лицо, обозначив тем самым разрыв навеки. Сам-то он заботился о своей платиновой шевелюре, в свободное время расчесывая ее костяным гребнем по сорок раз – и Дару этому обучил.
Волосы давно отрасли, исправно собирали в себе и хранили силу, зрелую силу опытной целительницы, вот только ее состояние души было совсем неподходящим для работы.
Наваждение по имени «Диармайд» вроде бы не совсем подпадало под определение гейса, искаженного старухой
А ведь Фердиада она в конце концов полюбила…
Не очень-то обрадовали Дару эти расклады. Но жизнь продолжалась, январь начался и развивался по своим январским законам, в полном согласии с фазами луны.
Наступил день, когда, потратив на клиента лишнее время, Дара поняла, что опаздывает на важную встречу. Такси поймать никак не удавалось, зато в десяти шагах от нее к остановке подошел троллейбус, еще совсем пустой – это была остановка сразу после кольца. Дара сосредоточилась, послала приказ водителю – и он проехал чуть дальше, чем собирался.
Дара влетела в троллейбус первой, пробежала несколько шагов и ухватилась за поручень, Следом ввалилась толпа, ее тут же зажали, шевельнуться стало невозможно.
Водитель был тот еще! Машину мотало и трясло, пока пассажиры не принялись орать:
– Эй! Ты, козел! Не дрова везешь!
Дара только усмехалась. Ей, как ни странно, нравился этот простецкий городской быт. При всех мелких неудобствах он развлекал ее, пожалуй, больше, чем общество целителей на праздниках годового круга. И она имела для этого все основания – когда из года в год видишь одни и те же стареющие лица, слышишь практически одни и те же новости, возникает вполне нормальная реакция отторжения.
Через несколько остановок она пробилась к выходу. Тут случилось маленькое происшествие – то ли пьяного, то ли очумелую бабку вынесло на проезжую часть, водитель резко затормозил, всех мотнуло и качнуло.
Дана вцепилась в поручень, а на ее руку совершенно естественно легла другая рука – мужская. И, когда троллейбус опять прибавил ходу, а пассажиров в очередной раз тряхнуло, рука никуда не исчезла.
Дара посмотрела на нее с интересом: тот, кого она не видела, был не работягой – ногти ровно подстрижены и чистые, запястье тонкое, пальцы длинные. Пальцы, созданные для струн и клавиш, подумала она, но не гитара возникла в ее воображении, а маленькая арфа, из тех, что носят на ремне, перекинутыми через плечо.
И не успел оформиться перед внутренним взором силуэт человека с этой самой арфой за спиной, как дверь отворилась и, чтобы не шлепнуться на асфальт под напором рвущейся из троллейбуса толпы, Дара выпрыгнула сама.
И встала, на секунду окаменев.
Это была рука Диармайда!
Троллейбус укатил, а она смотрела вслед, сильно своим прозрением озадаченная…
Зимний вечер образовался прямо на глазах, вот только что был белый день, и вдруг Дару окружил синий вечер, и прямо над головой вспыхнули голубые буквы неоновой вывески, и кобальтового цвета машина притормозила рядом, знакомый водитель спросил, не нужно ли подвезти, и сквозь стекло цветочного киоска она увидела то, чего природа не создавала, а лишь голландские коммерсанты могли до такого додуматься, зарабатывая свои ненаглядные гульдены, – синие розы и гвоздики…
Это Фердиад добивается, чтобы я опять попала под гейс, подумала Дара, это он воду мутит, ему непременно нужно, чтобы я обратилась к нему за помощью. Но почему он изобрел Диармайда, а не присылает мужчину из плоти и крови, умного и сексапильного?
А потому, ответила она себе, что полюбить просто мужчину ты уже не в состоянии, тебе нужно больше, чем просто мужчина. Вот ведь Артур – чем плох? А не получилось!
Но ведь может же такое быть, что Фердиад тут ни при чем?
Только один человек мог ей помочь разобраться в этом запутанном деле – первая крестная Эмер. Стало быть нужно опять ехать к Эмер…
Дара минута в минуту вошла в вестибюль большого офисного здания, где назначила встречу с подругой и ее мужем, они собирались вместе поужинать в приличном месте. И тут же ее мобильный зазвонил.
– Поднимайся ко мне наверх, – сказала подруга. – Славик немного задерживается, мы хоть кофе попьем.
В это время все спускались в лифтах вниз, наверх хотела одна лишь Дара.
Она вошла в кабинку и поехала. Лифт остановился на неизвестном этаже и двери разъехались – кто-то случайно нажал вместо кнопки «вниз» кнопку «вверх». Поняв, что желающих войти нет, Дара прикоснулась к кнопке «ход».
Но она успела бросить взгляд на сгрудившихся перед лифтом людей.
Ясные голубые глаза глянули на нее поверх темных очков, глянули внимательно, и даже какой-то вопрос успела она прочитать во взгляде…
И тут же двери сомкнулись, лифт плавно устремился вверх. Дару качнуло, она ухватилась за поручень и справилась с мгновенным головокружением.
Это были глаза Диармайда.
Глава шестнадцатая След Диармайда
Дара послала Эмер предупреждение о своем приезде, но крестная как раз затеяла варить эликсир для обновления тела из тридцати двух составляющих. Она предупредила внучат, и дети встретили гостью не хуже взрослых – отвели в гостиную, где уже был накрыт стол, усадили и предложили завтрак. Конечно же, она не могла спокойно есть, видя, как малыши смотрят на печенье и толстый кекс, и в конце концом за столом, потеснившись, уместились все.
Наконец-то Дара смогла их сосчитать.
Самых маленьких оказалось трое, и все – крепенькие мальчики. Она бы им дала от трех до четырех лет, но, зная, как пестует малышей Эмер, какими травами их выпаивает, уменьшила возраст ровно на год.
Затем шли две девочки-близняшки, пятилетние, еще один мальчик, чуть постарше, и девочка лет семи-восьми. Вся эта компания шумела и галдела – как обычно галдят жизнерадостные и не знающие лишних запретов малыши. В конце концов они вовлекли Дару в беседу, и когда Эмер в рабочем фартуке спустилась из лаборатории, она обнаружила крестницу сидящей на троне, изготовленном из перевернутого стула и низкой скамейки, накрытых ковром, малышей же – на полу, вокруг нее, а также услышала давно знакомую историю.
– И вот Сетанта увидел мертвого пса и растерялся. Он знал, что убить сторожевого пса – преступление, а этот принадлежал – помните, кому?
– Куланну! Кузнецу! К которому все шли на пир! – ответили дети.
– И это был настоящий сторожевой пес, он умел не только охранять дом и кузницу, но если бы Куланну пришлось пойти на войну, пес пошел бы вместе с ним и тоже стал сражаться. Тогда так было принято – в бой шли пешие воины с мечами и копьями, короли и вожди ехали на колесницах, а еще за колесницами вели своры боевых псов…