Диармайд. Зимняя сказка
Шрифт:
– К чему ты клонишь?
– Сама не знаю… Вот – она сочинила себе Диармайда. Она вообразила себя той самой Грайне. Логически рассуждая, так ДОЛЖНО БЫТЬ. И море, которое пришло к башне в Другом Мире, – ее фантазии дело. Для чего-то ей нужно было навести на меня чары. Пока речь идет о Другом Мире – все понятно! А вот как море попало в Этот Мир?
– Энергетическая подвеска? – предположила Эмер. – Она заякорила тебя на имени «Диармайд» и на словах колыбельной. Правда, для чего ей это понадобилось, я не знаю.
– И я не знаю. Но если это не проказы сумасшедшей сиды, к которым потом подключился Фердиад, значит, Диармайд все же существует.
– Ты не допускаешь, что он – тоже сид? Как сама Буи? Как…?
– Как кто? – удивившись внезапно оборванной речи, спросила Дара.
– Как прочие обитатели Другого Мира.
Дара помотала головой.
– Нет, крестная. У Буи горячая кровь, поэтому ее всегда тянуло к людям! Если бы ты слышала, как она пела о мужчинах, ты бы поняла… Она не полюбила бы сида, и уж во всяком случае не стала бы ему петь колыбельных. Диармайд, если он только существует, – человек!
– Откуда такая уверенность?
Дара пожала плечами.
– Ты же не видела его! Ты знаешь только имя, а имя можно дать кому угодно и – любое!
– Я слышала его голос, – глядя на узор столешницы, упрямо сказала Дара. – Это был голос человека, мужчины… Если это наваждение – то очень профессиональное наваждение!
Дара, вспомнив, как от Диармайдова ответа у нее пол поехал под ногами и сами собой закрылись глаза, несколько смутилась и опустила глаза. Когда же подняла – оказалось, что Эмер смотрит на нее, словно задавая безмолвный вопрос.
Смысл вопроса был неуловим, и потому Дара ничего не ответила.
– Голос мужчины? – переспросила крестная. – Вот теперь я задам самый главный вопрос – уверена ли ты, что это не был твой собственный голос?
– Уверена! Он произнес слова, которые мне бы и на ум не пришли!
Тут Дара слукавила.
Тогда, в новогоднюю ночь, она и вопрос-то задала именно такой, который просто не должен был прийти ей в голову. В ее трезвую голову, озабоченную важными задачами профессионального целительства… впрочем, не такую уж трезвую после обязательного шампанского…
На другой вопрос Диармайд бы и не отозвался, но этот, перелетев через море, очевидно, разбудил его. И он, еще не открыв глаз, ответил так, как мог ответить только он. Или же тот, кто напустил на Дару наваждение, очень глубоко все продумал и просчитал варианты ее полуночных нетрезвых вопросов!
– Значит, что мы имеем? – подвела итог Эмер. – То, что с тобой происходит, опять тебе мешает! Во второй раз искать старуху Буи и просить ее исказить гейс – извини, нелепо!
– Я хочу понять, что это такое, и тогда станет ясно, как от этого избавиться. Я приехала к тебе, потому что у тебя – вот это.
Дара показала на полки, уставленные бобинами с пленкой.
– Стало быть вот тут ты решила найти след Диармайда?
– Да.
– Чтобы избавиться от наваждения?
– Ну… да.
– Послушай, – сказала Эмер. – Тут записей на много часов. И все равно неизвестно – найдешь ли ты то, что даст тебе подсказку.
Дара посмотрела на полки с бобинами.
– Там много из того, что считается пропавшим. Я другого боюсь – действительно ли все эти тайные знания, которые передавались из уст в уста, мне нужны.
Вовремя сказавшая «довольно» вздохнула.
– Разумно. Нет, конечно, они будут тебе во вред – если ты захочешь пустить их в дело. Но другого способа найти след Диармайда я не вижу – уж если сиды из Другого Мира ничего об этом деле не знают, то и никто не знает. Я знаю, чем рискую, пустив тебя сюда и дав тебе эти пленки.
– Ты многому научила меня. Наверно, исподволь ты вложила в меня и способность вовремя сказать «довольно»…
– Не знаю. Просто иначе я тебе сейчас помочь не могу… Вот кофе, вот наушники. Сейчас принесу бутерброды и настрою технику. Я каждый раз настраиваю заново, а потом сбиваю настройку – мало ли что? Вот бумага и ручка. Что еще?
– Этого хватит, – и для того, чтобы увеличить обычную силу, необходимую для бдения, Дара вынула из волос «Змейку». Волосы упали вдоль щек и вдоль спины.
– Напрасно ты их расчесываешь на прямой пробор. Из-за этого ты с твоим носом похожа на ястреба, – сказала Эмер.
– Не челку же мне выстригать.
– Почему бы и нет? Я же выстригала.
Примерно сутки спустя Дара вышла из кабинета.
Она спустилась вниз, нашла детей, попросила отвести ее к бабушке. Эмер отыскалась в саду, где проверяла яблони – зима выдалась снежная, после сильной оттепели крепко приморозило, образовался наст, и она боялась, что зайцы, не найдя корма в лесу, придут объедать плодовые деревья. Увидев, что Дара в одной лишь шали идет к ней по дорожке, Эмер замахала на нее руками.
– Домой, домой, простынешь!
– Вылечишь! – беззаботно ответила Дара.
– Нашла?
– Что-то нашла – сама не знаю, что это, но вроде бы оно…
Крестная с крестницей вернулись в дом, и Эмер первым делом пошла заваривать травы.
– Я не представляю, кому и зачем могут понадобиться все эти родословные, – говорила меж тем Дара. – И вся эта география. Ты что – действительно хотела знать, как называются все эти реки, озера и долины?
– Сперва дай возможность больному рассказать то, что он считает важным, и тогда он без принуждения ответит на твои вопросы, – напомнила крестная одно из важных правил работы. – Конечно же, они наговорили много такого, что кажется совершенно ненужным. Но я понемногу обрабатываю записи, сличаю их – и обнаруживаю интересные вещи. И я тебя предупреждала – речей там много, но тех, которые нужны тебе, может не оказаться вовсе.
– Кто-то из них – не понять кто – рассказал историю о короле, чье имя не назвал, и у меня такое ощущение, что ты записала ее с середины.
– Тоже не исключено. Они не предупреждали, что начинают историю для записи, они ведь привыкли, что рассказывают для запоминающих, и я часто включала технику не вовремя. Так что же?
Дара взяла листок.
– Был некий король, в ночь перед последней битвой принявший у себя женщину. Она прискакала верхом, но коня никто не заметил, слышали только стук копыт. Воины видели лишь плащ, поверх которого была шаль, закрывавшая волосы и лицо, но из-под шали виднелись самые кончики, и эту женщину впредь называли рыжей женщиной. Сид говорил о ней и даже о ее волосах неодобрительно – по-моему, он считал, что ей не следовало вмешиваться в эти дела.