Дидро
Шрифт:
А ведь он прежде хвалил умеренность обедов в Гранвале, с удовольствием рассказывал о партиях в пикет… Но в этот день им овладевает тоска.
Это так понятно. У него есть друг, но от друга нет известий. Подруга, по которой он так скучает, далеко И ему кажется, что в деревне, в городе — везде тоска. Впрочем, тут же он замечает: кто не знает тоски, тот не принадлежит к роду сынов человеческих.
Однако, время от времени тоскуя, этот уроженец Шампани умел и радоваться всему, чему только можно радоваться.
Какое
«Никакое воображение не в силах представить нам столько богатства и разнообразия, сколько здесь предоставляет в наше распоряжение природа!» — воскликнул Дидро, обращая внимание спутников на вид, который открывался их взорам. Деревня расположилась на возвышенности амфитеатра. Внизу ложе Марны, разбиваясь на множество рукавов, образовало группы островков, поросших камышом Вода устремлялась в узкие проходы между островами и низвергалась водопадами. Крестьяне устроили здесь тони. Поэтический пейзаж дополняли виноградники, леса, луга.
Разве Дидро был не прав? Какое воображение могло превзойти в изобразительности природу?
Вернувшись в гостиную, общество провело остаток воскресного дня так, что ни «Энциклопедия», ни «Сокоплия» не имели никаких оснований обидеться.
Все очень устали и поэтому сидели молча. Но, едва отдышавшись, мадам Гольбах обратилась к матери:
— Маменька, что же вы не составляете партии?
— Я предпочитаю отдохнуть и поболтать.
— Как вам угодно, — согласилась послушная дочь.
И тогда мадам Дэн обратилась к Дидро с вопросом:
— Итак, философ, как далеко вы продвинулись в вашем труде?
— Я остановился на арабах и сарацинах.
— На Магомете, лучшем друге женщин?
— Да, и злейшем враге разума.
— Вот дерзкое замечание.
— Сударыня, это не замечание, а факт.
— Опять дерзость, нечего сказать, галантный тон у наших мужчин! — последовала еще одна реплика.
Но Дидро, не вступая больше в пререкания с мадам, начал читать отрывки из своей статьи.
Едва успел он прочесть первую фразу: «Народы эти узнали письменность незадолго до геждры», как мадам Дэн его перебила:
— Геждра — что это за зверь?
— Сударыня, геждра — это великая эпоха для мусульман, — ответил философ, не объясняя, что так называется бегство Магомета из Мекки в Медину, с которой начинается летосчисление мусульман.
Естественно, что дама осталась недовольна его объяснением:
— Ничуть не поумнела! Мне столько же говорит «великая эпоха», сколько «геждра», а «геждра» — сколько «великая эпоха». Вот уж любители говорить по-китайски!
Не отвечая ей, Дидро продолжал читать:
— «В предшествовавшую эпоху там существовало лишь
— Это верно, — последовала реплика одного из мужчин.
Кто-то — скорее всего барон — заметил:
— Таков был Орфей у греков, Моисей у евреев, Нума у римлян.
Но и после этого Дидро не удалось вернуться к чтению, так как старшая хозяйка отвлеклась, вспомнив о своем саде. Отправленный в Париж управляющий имением Берлиз вместо полутораста пучков цветов прислал всего восемьдесят, и цветочные надписи на клумбах не удастся посадить этой осенью. Противореча самой себе, мадам Дэн тут же спросила:
— Не правда ли, клумбы получатся очень красивые, как вы думаете?
Кто-то из гостей ответил:
— Замечательные.
И довольная хозяйка сказала:
— Хотелось бы мне, чтобы Шарон (это был прежний владелец Гранваля) посмотрел на свой сад теперь!
И только после этого обмена мнениями о саде Дидро удалось возобновить чтение статьи.
Но и потом оно не раз еще прерывалось.
Таковы уж были нравы того времени. Приходится ли удивляться, что написанное Дидро вытеснялось надписями на клумбах и не меньшее место, чем критика религии, в беседах обитателей Гранваля занимали шутки и пересуды о знакомых?
Как раз последним и занялась сейчас мадам Дэн.
Гольбах попробовал было остановить свою тещу. Не тут-то было. Она безапелляционно заявила:
— Бог с вами, зятек, дайте нам позлословить насчет ближнего Я уверена, что про нас говорят не меньше, и нимало этим не огорчена, — и продолжала перемывать косточки.
Гольбах, в свою очередь, не сдавался. В пику теще он попросил жену взять свою мандору и сыграть несколько пьес.
— Звук этот будет менее неприятен и более пристоен.
Но не отступала и мадам Дэн. Отозвавшись о зяте как о самом надоедливом человеке, когда ему нездоровится, она попросила дочь не исполнять его приказания и заявила.
— Да и в конце концов чешите себе языки насчет вашей философии и не вмешивайтесь в наши разговоры! Вы были в серале, возвращайтесь туда. Коротко и ясно.
Мужчины и мадам Гольбах вернулись к магометанству, к его сектам и другим вероисповеданиям, и Дидро заметил, что, когда в какой-нибудь столице существует ежегодный религиозный праздник, это можно рассматривать как вполне очевидную меру, приводящую к безверию, испорченности нравов и упадку народных суеверий Даже экскурс в историю магометанства приводил его к обоснованию любимой идеи — религия враждебна нравственности.