Дикарь
Шрифт:
– Что нужно было Эмили в тот вечер, когда она позвонила вам из Хелена Спрингс?
– Деньги. Она всегда хотела денег.
Марк нахмурился.
– Почему она решила, что вы ей их дадите?
«Его сын был мёртв. Прошло уже два десятка лет. Чем она могла ему угрожать?»
– Чтобы устроить жизнь для себя и мальчика. Она потратила все деньги, которые я дал ей первоначально, и все деньги, которые она получила от усыновления, и снова поддалась своей зависимости. Она как-то уже приезжала в город, просила
– Слова вырывались сквозь стиснутые зубы, последнее прозвучало совсем сдавленно. Холстон Фэрбенкс опустил голову, сделал несколько глубоких вдохов, его плечи затряслись от этого движения.
– Она сказала, что её подвёз друг, и у неё достаточно денег, только чтобы заплатить за неделю пребывания в городе, но ни цента больше. Это я виноват, сказала она, что всё так обернулось. Именно из-за меня она была вынуждена сделать тот выбор, который сделала. Я загнал её в угол, и теперь её жизнь была разрушена. Она сказала, что вернулась, чтобы исправить ошибки, и я могу сделать то же самое, если дам ей и мальчику достаточно денег, чтобы начать новую жизнь...
Последнее слово прозвучало прерывистым шёпотом, и Марк дал время мистеру Фэрбенксу прийти в себя, а затем спросил:
– Лукасу уже за двадцать, если я правильно посчитал. Вы знаете, почему Эмили захотела устроить их жизнь сейчас? Почему она ждала так долго?
Холстон пожал плечами.
– Потому что у неё не получалось завязать. На этот раз она сказала мне, что чиста уже год, хоть я ей и не поверил. А если бы и была, то это явно не продлилось бы долго. Что касается Лукаса, то он взрослый, да, но какие у него шансы устроить свою жизнь? Мальчик, должно быть, совершенно нецивилизован.
– Холстон выглядел сокрушённым, побеждённым, а не человеком, построившим империю.
– Это не так. Я с ним встречался. Он… рос совершенно необычным образом, но он не животное.
Холстон посмотрел на Марка, и в его глазах промелькнул отблеск надежды.
– Какова вероятность, что он когда-нибудь станет нормальным?
– Нормальным? Я бы сказал, что это зависит от вашего определения нормальности. Я не психолог, Холстон, и не могу даже предположить, какой вред был нанесён ему такой тяжелой изоляцией. Но он умён. И он, очевидно, умеет выживать, бороться. Я рискну предположить, что он мог бы приспособиться к обществу, если бы захотел.
Холстон вздохнул, снова глядя в сторону и, казалось, глубоко задумавшись.
Марк наклонился вперед.
– Вы сожалеете, что отказались от своего внука? Позволили Эмили отдать его на усыновление?
Хэлстон Фэрбенкс сжал губы.
– Я действовал поспешно, руководствуясь эгоистическими мотивами. Я… не думаю, что он когда-нибудь станет одним из нас, но самое меньшее, что я могу ему дать - это его фамилию. Согласится ли он принять её или нет - решать только ему. Какая она у него сейчас - Бартон или Дрисколл?
– У него нет фамилии. Только имя - Лукас. Он очень долго был совсем один.
Холстон сцепил пальцы и пробормотал проклятие себе под нос.
– Вместе с фамилией вы сможете найти в себе силы
Холстон Фэрбенкс поднял глаза, в которых отчетливо отражалось удивление и лёгкое замешательство.
– Дом? Зачем? Я был уверен, что у него уже есть дом.
– Он жил в хижине, но она принадлежала Исааку Дрисколлу, а теперь перешла по наследству его сестре, которая категорически отказывается разрешить Лукасу оставаться там.
– Понимаю.
– Холстон сжал губы, глядя Марку прямо в глаза. Несколько секунд он молчал, а затем добавил: - Если мальчик согласится, у него есть дом здесь, в «Торнленде».
Глава тридцать третья
Джек
Рядом с домом Дрисколла машины не было, а значит, и самого Дрисколла тоже. Несколько минут Джек наблюдал за домом, стараясь заметить движение в одном из пыльных окон, затем, щурясь от яркого света, пристально посмотрел на деревья. Он искал крошечную вспышку того, что не принадлежало этому месту, но ничего не нашёл. Однако день был пасмурный и облачный, и Джек не был уверен, что сможет разглядеть камеру.
«Придется рискнуть».
Последние несколько дней Джек обдумывал то, что сказала ему рыжеволосая женщина, а так же то, что она заставила его почувствовать, и вопросы, которые породила в его голове. Он чувствовал - женщина не лгала, но, не зная мир, не мог разобраться, что к чему. Тем не менее, он нутром чувствовал, что все пути ведут к Дрисколлу.
Исаак Дрисколл был единственным, кто давал информацию Джеку. Дрисколл был единственным, кто объяснял, что происходит в мире за пределами леса: что безопасно, что нет, и от кого и чего следует держаться подальше. Он дал Джеку убежище, огонь, так что Джеку не нужно было уходить.
«Но что, если Исаак Дрисколл сошёл с ума?»
«Что, если он лжёт?»
«Но зачем ему это?»
Джек не мог понять причину, поэтому ему начало казаться, что это он сходит с ума. Но шёпот внутри подсказывал - это не так.
Джек даже подумывал отправиться в город, в далекую даль, сколько бы дней или недель это ни заняло. Его старый страх перед врагом, убивающим детей, теперь отступил. Он больше не был ребёнком. Он был мужчиной. Его тело было жестким и мускулистым. Он знал, как пользоваться оружием. Он умел драться. Он мог бы убить, если бы захотел.
Всякий раз, думая об этом раньше, он всегда себя отговаривал. Несмотря на одиночество, Джек обрёл некий покой в своей жизни. Он словно не мог найти подходящих, достойных причин, чтобы потерять то немного, что у него было, уйти от всего привычного… на войну. Джек все еще боролся за выживание, потому что в природе не было ничего, на что можно было всегда рассчитывать, но он научился готовиться к зимам так хорошо, насколько мог, и он был хозяином своего маленького мира. Так зачем рисковать?
Но сейчас…
Теперь всё изменилось, и Джек должен был разобраться.
Он быстро переходил от одного дерева к другому, осторожно и настороженно, как волк, продолжая искать взглядом камеры или нечто подобное - чужеродное, неподходящее данному месту. Понаблюдав некоторое время за домом, он надел снегоступы и вышел из леса, словно пришёл что-то обменять. Он не думал, что Дрисколл дома, но предпочёл бы удостовериться, прежде чем вламываться.
<