Дикари Гора
Шрифт:
Я положил ей на рот свою руку, и сильно прижал, принуждая замолчать. Потом я убрал руку и сказал:
— Такие определения используют, говоря о свободных людях. Они применимы к рабыням, не более чем к самкам тарсков.
— Да, Господин.
— Ты была девушкой белого шелка, — пояснил я. — Теперь Ты — красный шелк.
— У нас нет прав, в таких вопросах, на те же самые слова как у свободных людей? — опешила она.
— Нет, — ответил я жёстко.
— Я всё понимаю, Господин, — сказала она, со слезами в глазах.
— Даже здесь, обрати внимание, оба слова предполагают равный
— Это верно.
— Безусловно, белый цвет в контексте «девушки белого шелка», имеет в гореанском оттенок скорее невежества, наивности, и нехватки опыта, и в гораздо меньшей степени предполагает чистоту и невинность. Красный цвет в контексте «девушки красного шелка», с другой стороны, ясно означает опыт. Каждый ожидает, что девушка красного шелка, например, не только будет в состоянии найти дорогу к его мехам, но под кнутом, властью и унижением, возможно в цепях, окажется чувственным сокровищем в пределах оных.
— Я — красный шелк, — проговорила она. — Возьмите меня.
— Возможно, — пообещал я, и начал нежно ласкать её.
— О-о-о! Да!
— Тебе нравится это?
— Я должна отвечать на такой вопрос?
— Да.
— Да, Господин, — ответила она, задыхаясь. — Мне нравится это. — Она закрыла глаза. — О, да. Мне нравится это.
— Господин — позвала она, глядя на меня.
— Да.
— За сегодняшнюю ночь, Вы не раз упомянули, «связанная или скованная цепью».
— Да.
— Я боюсь быть связанной или скованной цепью.
— Значит, есть все основания связать тебя или приковать на цепь.
Она вздрогнула.
— Господин, — позвала она вновь.
— Да.
— Зачем нужно связывать женщину, являющуюся рабыней? — спросила она. — Она знает, что для неё нет никакого спасения. Она не собирается убегать. Она знает, что Вы можете сделать с ней всё, что и как Вам понравится.
— Это держит её в нужном для Господина положении, для того чтобы неспешно трудиться на её теле.
— Это верно.
— Но основные причины, как Ты могла бы подозревать, психологические, с точки зрения Господина и с позиции рабыни. Она, скованная цепью, или связанная — беспомощна. Она знает, что, по прихоти владельца, могла бы быть разрезана как плод ларма. Это увеличивает её ужас, её уязвимость, и её желание угодить, которое будет сочтено приятным. Это повышает её чувствительность как рабыни, и, соответственно, готовность ответить на прикосновения Господина. С точки зрения рабовладельца, конечно, это также является стимулирующим. Приятно для мужчины иметь неограниченную власть над женщиной, видеть её связанной или закованной в цепи, в том положении, что он выбрал, и знать, что она должна подчиняться любому его капризу. В такой ситуации свойства их природы, такие как господство и подчинение резко усиливаются. И это ощущается и рабовладельцем и его рабыней. Кроме того, по физиологическим причинам, обычно обездвиживание ведёт к повышению отклика женщины. Судороги страсти, несколько ограниченные, или точнее сказать, направленные, отрегулированные, управляемые, и заключенные в пределах параметров, установленных Господином, должны оказаться
— Я понимаю, — послышался её шёпот.
— Но главное, по моему мнению, — это психологическое давление на женщину. Её приводят в дом Господина, и в ясных, насильственных и неоспоримых понятиях показывают реальность её новой ситуации. Что она беспомощна, что она в его власти и милосердии. Что она, независимо от её желания, является теперь его собственностью. Что он может делать с ней всё, что ему нравится. Что она принадлежит, что она — его рабыня, и что он — её хозяин.
— И я была бы испугана, если бы оказалась связана, — согласилась она.
Но я-то видел, что она уже хотела быть связанной.
Я продолжал ласкать её.
— Господин, — прошептала девушка.
— Да.
— Свяжите меня — шепотом попросила она.
— Ты просишь этого?
— Да, — выдохнула она. — Я прошу Вас связать меня.
— Встань на колени, — резко и громко приказал я ей, — быстро.
Она стремительно встала на колени, и испуганно посмотрела на меня.
— Я передумала, — попыталась отказаться она, глядя на меня со страхом.
— Не меняй положения.
— Да, Господин.
Я подошёл к своим седельным сумкам, и вытащил два довольно коротких отрезка мягкой, гибкой, плетёной из черной кожи верёвки, приблизительно двадцать пять дюймов каждый.
Я немного оттянул её правое запястье и привязал его к правой лодыжке, оставив при этои приблизительно шесть или семь дюймов слабины между рукой и ногой.
— Это — обычное связывание с открытыми ногами. Оно не предназначено для строгого удержания рабыни, но зато — простое и общеизвестное. — За тем я таким же образом связал её левые запястье и лодыжку. — А когда я закончу пользоваться тобой, — объяснял я далее, — Я мог бы просто связать твои запястья за спиной, а за тем и лодыжки. Это уже — общепринятый и эффективный способ обеспечения безопасности. Если Ты не была достаточно приятна, то я мог бы подтянуть твои связанные лодыжки и привязать их к запястьям. А кроме того, Ты была бы всегда привязана ещё и за шею к колонне или к дереву.
Я встал и отошёл в сторону, чтобы оценить дело своих рук.
— Преимущество этого способа, состоит в том, что верёвки не мешают стоять на коленях, и рабыня может с удобством делать это в течение многих часов, возможно около стула владельца, в то время как он работает, и ещё не готов к занятиям с ней.
Она потихоньку, стараясь сделать это незаметно, потянула верёвки, но кожа держала её запястья крепко, всякий раз возвращая их на место, к лодыжкам.
— Это все? — робко спросила она.
— Я вижу, что есть потенциальные возможности этого способа связывания, которые, Ты пока ещё не оценила, — заметил я, и, взяв её за волосы, толкнул вперёд на одеялах на живот.
— Вырывайся, — приказал я рабыне.
Она так и сделала, но оказалась совершенно беспомощной, и вскоре прекратила свою бесполезную борьбу.
— Интересный вид открывается на женщину, — усмехнулся я. — Также, связанная в этом положении, она редко сомневается относительно того факта, что она — рабыня. Иногда, это может быть довольно болезненно.