Дикари Ойкумены.Трилогия
Шрифт:
Н'доли ловила себя на мысли, что ей хочется того же. Выйти за рамки, пускай всего лишь за рамки социальных норм. Жалкое подобие выхода из тела малого в большое, иллюзия, стакан безалкогольного пива в руках запойного пьяницы, но всетаки… Трибун Тумидус говорил, что это пройдет. Стабилизируется, мутирует в привычку. Врал, наверняка врал, хитрый рабовладелец, успокаивал новенькую дуру…
– Доброе утро, солнце мое!
– Майомберо Зикимо? Рада вас видеть…
– А уж я как рад! – орангутан всплеснул руками, густо заросшими рыжим волосом. – Каждый ваш отъезд, солнце
– Как мировую катастрофу, – подсказала Н'доли.
Она ждала, что Зикимо обидится, как минимум, изобразит обиду. И огорчилась, когда ожидания не сбылись.
– В определенной степени, – согласился орангутан. – Вы на кафедру?
– Нет. Меня ждет Умсла.
– Это судьба, – Зикимо смахнул пылинку с белоснежного рукава. – Меня тоже ждет Умсла. Мы войдем к нему, солнце мое, плечом к плечу. Как герои в пещеру дракона…
– Вынуждена вас разочаровать, коллега. Я войду первой, потому что вы, как истинный джентльмен, пропустите даму вперед. И, как истинный джентльмен, обождете в приемной, пока я не оставлю кабинет. У нас с координатором Умслой предполагается разговор с глазу на глаз.
– Пустяки, – странным голосом, так не похожим на его обычную скороговорку, откликнулся Зикимо. – Предлагаю компромисс, солнце мое. Я зажмурюсь, чтобы не мешать интимному «с глазу на глаз», и войду, держась за вашу юбку. Это придаст мне отваги. А там уж пусть дракон решает, жрать нас вместе или порознь…
Удивлена и тоном, и словами, Н'доли повернулась к орангутану. Майомберо Зикимо жевал нижнюю губу – так, словно в жизни не едал ничего слаще. В остальном он был спокоен: впервые за все те разы, когда Зикимо встречался с дочерью Папы Лусэро наедине, без посторонних, орангутан не увещевал, не давал советы и не взывал к осторожности.
От этого спокойствия веяло льдистым холодком.
– Солнце, – повторила Н'доли. Как коллантарий, она была вправе ждать от Зикимо взрыва эмоций, и сейчас была разочарована. Оставалось верить, что намек на космические похождения объекта страсти вернет орангутану в белом халате хоть часть его обычной заботливости. – Вы в курсе, что солнце Астлантиды – сердце? Я сперва не могла поверить…
Зикимо рассеянно отмахнулся:
– Да хоть печень…
– Печень?
– В последней стадии цирроза, солнце мое…
Нет, сегодня он был сам не свой.
* * *
– Вы беседовали с госпожой Руф. О чём?
«Позвольте спросить» – мысленно добавила Н'доли. Пауза длилась, и вудуни добавила обязательное для вежливых людей: «Здравствуйте…» Умсла молчал, глядя на Н'доли исподлобья. Дочь Папы Лусэро переставила «Здравствуйте…» в начало вопроса, заданного координатором, а «Позвольте спросить» – в конец. Ничего не изменилось: Умсла молчал, требуя ответа. В молчании – невозможное дело! – отчетливо слышался звон металла; если угодно, кандалов. Стало ясно, что никаких дополнений к сказанному не прозвучит. В напряженной позе координатора даже слепой прочел бы категорический отказ желать здоровья, а уж тем более спрашивать позволения.
Умсла не просил – приказывал.
– Я
Без приглашения Н'доли прошла вперед, цокая каблучками, и уселась в кресло, стоящее напротив стола Умслы. За спиной вудуни топтался смущенный Зикимо, чье присутствие уже ничего не меняло. Да хоть хор певчих кастратов! Умсла позволил себе больше, чем следовало, не стесняясь в средствах; теперь настала очередь Н'доли.
– Мы встречались в ресторане на Китте, до моего отлета в Кровь. Затем мы виделись на Тишри, в баре космодрома БенЦанах. Вы что, следите за мной? Тогда почему бы вам не подслушать наш разговор, записать его – и избавить меня от прямого хамства?
Она ждала, что координатор отвергнет упрек в слежке. Станет извиняться, громоздить одно объяснение на другое; короче, вернется к привычной роли зануды. В конце концов, она сама записалась к Умсле на прием, искренне собираясь передать координатору слова Юлии Руф. Она летела на Китту, сто раз прокручивая в мозгу беседу с этой язвой , как Н'доли окрестила помпилианку, обсасывала каждое слово, будто леденец, делала сокрушительные выводы, перетряхивая истины, как залежавшееся белье, и проклинала себя за детскую наивность…
Унылый верблюд за столом кивнул без малейшего оттенка сожаления. Да, следили, читалось в кивке. И что? Кивнув еще раз, словно общался с умственно неполноценной, Умсла объяснился совсем не так, как предполагала Н'доли:
– «У дядюшки Марция» запрещено вести несанкционированную запись.
– А санкционированную?
– К сожалению, тоже. Аналогично в барах БенЦанаха. Там такие «бормотуны», что не проломишься. Повторяю вопрос: о чем вы говорили с госпожой Руф? Она спрашивала о ваших исследованиях?
– О наших исследованиях, – поправил Зикимо. – О наших, солнце мое.
Орангутан шагнул к стене и опустился на свободный стул. Зикимо разительно отличался от того человека, которого Н'доли себе вообразила, стоя к орангутану спиной. Бес его дери, от влюбленного майомберо не осталось и следа! Смущение, какое испытывает мирный служитель науки, став свидетелем конфликта близких людей, оказалось фикцией, плодом фантазии оскорбленной женщины.
– Хорошо, – Умсла вздохнул. Брови его встали домиком, тройная складка кожи подперла конек крыши. Чувствовалось, что отступление далось координатору большой кровью. – Начнем иначе. Чем вы занимаетесь, биби Шанвури?
– Это прелюдия к увольнению?
– Ни в малейшей степени. Я имею в виду вашу научную работу…
– Вакциной, – отрезала Н'доли. – Я работаю над вакциной, и вы это прекрасно знаете.
– Цель вакцинации?
– Возможность противостоять клейму помпилианцев. Иммунитет к рабству. Сопротивление на физиологическом и психическом уровнях. Я имею в виду сопротивление успешное, выше стандартного порога. Этим занимались и до меня…
– Занимались, – вмешался Зикимо. – В частности, ваш покорный слуга. Вы умница, солнце мое. Когда разработки единоразовой вакцинации зашли в тупик, это вы предложили курс прививок с коррекцией Лоа объекта…