Дикари
Шрифт:
— Шейн, — рявкает он. — Скажи мне, что, черт возьми, происходит. Сейчас же.
Черт.
Я прерывисто выдыхаю, мое сердце вылетает из груди и падает в руку, чтобы весь гребаный мир увидел. Я знаю, что он видит боль и сожаление, написанные на моем лице, и, судя по ужасу, зарождающемуся в его глазах, он точно знает, к чему это приведет.
— Когда меня привезли сюда… она… Я не могла…
— Кто она? — рычит он, звук вибрирует прямо в его груди и посылает волну беспокойства, пробегающую по моим костям.
В моем горле образуется тяжелый комок, и меня захлестывает опустошение, но чем дольше я тяну, тем хуже
— Фелисити, — наконец произношу я, мой голос срывается от сожаления.
Роман даже не дает мне шанса объясниться, прежде чем хватает меня и швыряет обратно к своим братьям с безжалостной силой, которая сбивает меня с ног. И вот так он уходит, его шаги эхом отдаются в огромном подвале, когда он мчится к женщине, которую любит.
К женщине, которой я никогда не буду.
7
Роман
Тело Шейн вылетает из моих рук. Я смутно осознаю, что мои братья подхватили ее, прежде чем она упала, и, черт возьми, я знаю, что слишком сильно толкнул ее, но в тот момент, когда сладкое имя Фелисити сорвалось с ее губ, весь ход мыслей покинул меня.
Ничто другое не имеет значения, кроме как добраться до нее.
Перепрыгивая через две ступеньки за раз, я мчусь вниз, в подвал, который выглядит как гребаный притон шлюх. Камеры стоят вдоль каждой стены, половина из них открыта, в половине из них разные женщины, их спины прижаты к твердому бетону, но отсутствие румянца на их щеках говорит мне, что они давно умерли.
Два охранника лежат у подножия ступеней, у одного зияет дыра в шее, у другого перерезано горло, но по тому, как кровь запеклась на его теле, ясно, что этот ублюдок был уже мертв, прежде чем она его прирезала.
Не сбиваясь с ритма, я прыгаю через ржавые перила, не желая тратить драгоценные мгновения, переступая через их тела, пытаясь найти свою девушку. Охрана не важна. Мы можем вернуться к этому, как только Фелисити снова окажется в моих объятиях.
Я несусь по бетонному полу, и едва замечаю мягкий плеск под ними, а затем опускаю взгляд вниз и обнаруживаю, что пол подвала пропитан водой, и даже жара пустыни не в состоянии высушить его. Я хочу сделать паузу, чтобы спросить, что, блядь, происходит, но время ответить на вопросы будет потом.
Я осматриваю каждую гребаную клетку, отчаянно желая увидеть эти розовые щеки и красивые длинные светлые волосы, но ничего не нахожу, и отчаяние быстро охватывает меня, когда я слышу, как мои братья и Шейн спускаются по лестнице. Как, черт возьми, Шейн могла это сделать? Она просто оставила ее гнить в гребаной камере. Я знаю, что она боролась за свою жизнь, но бросить ее? Я думал, Шейн была лучше этого. Я знаю, у нас было трудное начало, но мы прошли через многое. Я думал, что теперь у нас все в порядке. Я никогда не позволю ей пережить это снова. Должно быть, произошло что-то еще. В этой истории должно быть что-то еще.
— ФЕЛИСИТИ, — зову я, паника начинает захватывать меня, когда я ловлю себя на том, что кружусь, оглядываясь назад и вперед, пытаясь найти нее. На противоположном конце подвала сидит женщина, и она
Я был уверен, что Фелисити мертва, когда ее тело обмякло в моих объятиях, но Маркус был прав в том, что она — его стрелок. Я просто не мог смириться с мыслью, что любовь всей моей жизни все еще где-то там, борется за себя в мире, от которого я должен был защищать ее. Она была такой невинной, втянутой в это дерьмо, совсем как Шейн, только она не была такой сильной, как Шейн. Фелисити нуждалась во мне; наш ребенок нуждался во мне. Девушка, которую я когда-то знал, никогда бы не застрелила моего брата. Наш отец подговорил ее на это; другого объяснения нет.
Но еще есть время все исправить. Теперь я здесь, и я могу вернуть ее домой, защитить, начать все сначала в надежде, что однажды она простит меня за то, что я бросил ее здесь так надолго.
Я мог бы убить своего брата, когда это обвинение слетело с уст Шейн за нашим обеденным столом. Как он смеет пытаться подобным образом надругаться над ее памятью? Но он продолжал в том же духе, решив, что это была она, и я был гребаным идиотом, что не поверил ему. Я видел знаки и проигнорировал каждый из них. Время еще есть. Если бы я только послушал, если бы уделил этому время, я мог бы спасти ее от этого дерьма.
Мой отец заплатит за то, что скрывал ее от меня. Я уничтожу его за это.
Я осматриваю камеру со следами нападения: порванное нижнее белье, засохшая кровь и пара брюк, вывернутых наизнанку. Мои мысли уносят меня в самое адское место, и я ловлю себя на том, что смотрю на Шейн снизу вверх. В этих штанах есть что-то странно знакомое. Хотя они не Шейн. Она все еще полностью одета в ту одежду, которая была на ней в тот день, когда ее похитили.
Фелисити. Они должны принадлежать ей.
— Где она, черт возьми? — рычу я, поднимая голову и встречаясь взглядом с Шейн на ступеньках, прячущейся за спинами моих братьев, как будто она в ужасе от того, что я собираюсь выместить на ней свое разочарование. Я бы никогда не причинил ей такой боли, не после того дерьма, через которое я уже заставил ее пройти, но, черт возьми, если бы один из моих братьев захотел испытать меня прямо сейчас, я был бы более чем счастлив переложить свою вину на них.
Шейн кивает в сторону камеры чуть дальше от меня и указывает.
— Она там, — начинает она. — Но…
Я срываюсь с места, поворачиваюсь на пятках и бросаюсь к камере, чтобы обнаружить там чертову неразбериху.
— ФЕЛИСИТИ, — выкрикиваю я, и мои братья мчатся вниз по лестнице.
— Роман, подожди, — слышу я крик Шейн, что бы она ни хотела сказать, сейчас это не важно, важно только добраться до Фелисити.
Я достигаю ее камеры за два больших шага и ныряю в открытую дверь, мой взгляд падает на распростертое на полу тело, я не в состоянии понять, на что, черт возьми, я смотрю. Это не моя Фелисити. Это… это всего лишь оболочка. Ее живот раздут, а ярко-светлые волосы грязные и спутанные. Эти губы, которые могли бы коснуться моих, тонкие и серые, цвет полностью покинул ее тело. Ее жесткое, разлагающееся тело.