Дикая груша – лакомство Ведьмы. Сборник рассказов
Шрифт:
– Как на твоём памятнике? – спросил он неуверенно.
– Нет, Владушка, красивше, камень не может передать всего, хоть тот камень и не простой. Ну что, будешь мне помогать? – сказала Сумчиха.
– Буду, конечно, буду, – ответил он.
– Ну, тогда натаскай в бочку свежей ключевой воды и в печь заложи большие полена, чтобы долго горели, – распорядилась ведьма.
Сделав всё, что поручала Сумчиха он спросил, может, что ещё сделать?
– Да вроде всё, теперь хочешь – будь здесь, хочешь – уходи, позже зайдёшь!
– С твоего позволения я побуду здесь, рядом, – попросил Влад. Ведьма ушла за печь, вернулась
Она подошла к бочке и вылила в неё жидкость, сразу же над бочкой поднялся зеленоватый пар, затем она подожгла пучок травы от печи и когда трава сильно разгорелась, стала умываться огнём, так она умыла лицо и тело, умывала всё очень тщательно. Странно, но трава горела долго и не перегорала, как обычно бывает, наверное, оттого, что она всё время читала заклинания, да и кожа её не была обожжена. Остаток травы ведьма кинула в печь с возгласом:
– Перенеси от Мары к Живе!
После этого Сумчиха залезла в свою большую бочку и погрузилась по шею в варево, и вновь начала читать свои заклинания на непонятном наречии, пар плотно окутал всё вокруг бочки, действие продолжалось довольно долго, от монотонного звучания заклинаний Влада тянуло в сон, он еле-еле сдерживался, чтобы не уснуть.
– Влад! – позвала она, потом приказала: – Там в углу на этажерке гусиное крыло, подай, забыла в суете.
Он взял крыло и подошёл к бочке. То, что увидел, испугало так, что Влад с криком отскочил.
Ведьма выглядела, как кровавый кусок мяса, на ней не было кожи, волос тоже не было, в его голове мелькнула мысль: «Наверно обварилась, а кожу невзначай сорвала, вот и кровит».
– Перестань уже пугаться и дай мне крыло быстрей! – зло сказала она.
Он подал крыло, а в голове крутилось: «Так вот откуда в сказках народных взялось – прыгни в чан сначала с кипятком, затем с колодезной водой, а потом в молоко, видно кто-то случайно или нет, но видел обряд преображения и описал его, но преподнёс как сказку, наверно для того, чтобы незнающие люди сдуру не повторяли».
Голос Сумчихи прервал его рассуждения:
– Там ещё ткань жёлтая лежит рядом с сундуком, подай. Влад быстро подал.
Она сначала все капли с себя сбила гусиным крылом, а потом, укутавшись в ткань, стала напротив зеркала, так она стояла долго, и только разноцветное свечение выдавало, что происходит что-то важное, наверное, самое важное в обряде.
– Ну, вот теперь тебе может, не будет так страшно, – повернувшись, сказала она. На него смотрела уже не та старая Сумчиха, это была уже другая женщина. Гордо вскинутые брови, чёрные искрящиеся глаза с выражением озорства, длинные тёмно-каштановые волосы спадали на плечи, она была красива, но это была другая красота, красота ночи, таинственная и недосягаемая, как манящий цветок на высокой скале. Она, широко улыбаясь, спросила:
– Ну что молчишь?
Влад смотрел, поражённый её внешностью, потом тихо спросил:
– Дарья Ильинична, ты ведь так красива, почему же замуж не вышла?
– Не вышла замуж почему? Был у меня парень, любили крепко друг друга, а как пожениться решили, было мне видение, пришла бабушка и сказала, коль я выбрала дорогу ведающих людей, обладающих скрытыми знаниями, то лучше замуж не ходить, вот так, милок, – грустно сказала она.
– А как же парень
– А не перенёс он разлуку, Владушка. Сначала встречаться продолжали, а как я сказала, что замуж за него не пойду, руки на себя наложил, зашёл в баню и поджёг, так и сгорел. Утром метель была, место, где была баня, занесло снегом, а когда растаяло, ручьи унесли всё в реку, даже и пепла не осталось, – печально пояснила Сумчиха. Пока она всё это говорила, у неё навернулись слёзы. Сумчиха продолжила:
– Долго жалела, мы ведь могли просто встречаться. Когда я набрала силу, то могла бы вызвать его из того мира хоть повидаться, но он сгорел, а сгоревших сложно вызвать, а тут ещё баня как назло стояла на непростом месте, получилось он себя в жертву принёс, так что он ушёл выше, позвать его почти невозможно, да и другая там сила, неё спрашивать надо. Время боль мою приглушило, хотя воспоминания о нём добрые, особенные, как светлячки в темнющей ночи.
Она говорила сейчас по-другому, просто по-житейски, как обыкновенная женщина говорит о своём прошедшем. Влад слушал и не мог понять, перед ним Сумчиха или Даша, красивая, впечатлительная девушка, которая вот так запросто рассказывает про свою жизнь, даже жаловалась, как тяжело ей на душе.
Она снова продолжила говорить:
– А ты знаешь, Владушка, почему я на тебя внимание обратила, похож ты на моего парня, очень похож, даже вон глаза такие же серые, грустные, будто мечтаешь всегда о чём то.
« …Ты позови меня вдаль…
Я днями готова идти…
И времени вовсе не жаль…
И трудности мне не страшны…
Ты позови меня вдаль…
Любимой своей назови…» – негромко прочитала она стих.
После прочитанного стиха она смолкла, а потом с болью сказала:
– Это я ему писала, совсем молоденькая была ещё. Ладно, давай сядем за стол, ты сам-то поешь, а то сил не хватит, вот так со мной ночи проводить, – потом, присев, продолжила:
– Вроде всё хорошо, но вот тепла, душевного тепла, Владушка, нет, одиночество связано с холодом незримой нитью, моя жизнь, как еда без соли, или как костёр из сырых дров без стоящего пламени, даже не знаю с чем, и сравнить, – она замолчала.
Ведьма грустно смотрела на керосиновую лампу на подоконнике, и только глаза говорили, что она вся в прошлом. Влад не хотел ей мешать и тоже молчал.
Сумчиха вновь заговорила:
– Молод ты, не знаю, поймёшь ли, мне иногда так скверно на душе, хочется хоть на денёк в юность, многое бы отдала за несколько дней юности, ведь даже хлеб в юности другой, намного вкусней, да всё другое и снег белей, и солнце ярче. А поцелуи, эти поцелуи юности, в них и запах ночной фиалки, и шум весеннего дождика, даже не передать всего, а посиделки у костра до зари, что их заменит? Вот так-то, но ты ещё так остро не ощутишь это, такое со зрелыми годами приходит, да и то не к каждому. Иногда такие ощущения приходят ко мне и сейчас, но на секунду, может на две, и ты твёрдо понимаешь – вот они, сердце начинает биться по-другому, ты вдыхаешь воздух глубоко и всеми силами пытаешься удержать эти ощущения, но они также внезапно уходят, оставляя такую досаду, хочется бежать, догнать их, но ты понимаешь, что это невозможно, и у тебя комок к горлу подкатывает, на глаза наворачиваются слёзы, а довершает всё тяжёлая мысль, как же мы были расточительны в юности!