Дикая любовь

Джеймс М. Р.

— Она не хотела, чтобы кто-то знал. — Я смотрю в окно на проплывающий мимо город, освещающий темноту. — Она прикрыла меня перед Коннором, думаю, он догадался, что что-то происходит. Она сказала ему, что ничего не было. Это заставило меня думать, что она хотела, чтобы это осталось между нами.

— Так ты просто ушел. — В голосе Найла по-прежнему нет осуждения, это просто констатация факта, но я могу сказать, что он не совсем одобряет то, как я поступил. — Насколько я помню, ты ушел так рано, что мы еще даже не встали.

— Я подумал, что так будет лучше для Елены. Я уже попрощался с ней накануне вечером. Я не хотел заставлять

ее переживать еще раз.

Найл молча кивает, как будто раздумывая над этим.

— Знаешь, — говорит он наконец, — ты все равно мог бы поговорить со мной. У меня была своя доля сомнительных связей.

Я знаю, о чем он говорит. Было время, когда он был влюблен в женщину, которая теперь стала женой Коннора, когда у них почти все было вместе, когда Коннор и Сирша были лишь браком по расчету. Я хорошо помню, как тяжело ему было.

— Это не то же самое, — тихо говорю я. — Сирша была старше. Женщина, которая знала себе цену. А Изабелла…

— Я думаю, Елена имеет свое мнение так же хорошо, как и любая из них, — язвительно говорит Найл. — Но я также думаю, что ты уже знаешь это.

Он останавливается перед домом, и я вижу теплый свет, льющийся из окон на лужайку. Он выглядит мягким и домашним, как объятия в структурной форме, и я чувствую странное чувство тоски в груди, которого не испытывал уже очень давно.

У нас с Лидией никогда не было такого дома. Мы никогда не забирались так далеко. Кровать, в которой я нашел ее мертвой, находилась в нашей общей квартире, которую мы делили с того самого дня, когда вернулись из Токио и я поехал налаживать отношения с Владимиром. Она провела тот первый день в поисках квартиры в Москве, по ее словам, чтобы отвлечься от беспокойства обо мне. Когда вечером я вернулся домой с окровавленным носом, но уже не опасаясь упреков, она показала мне глянцевую брошюру с фотографиями высотки, которая в итоге стала нашим домом.

Мы уже несколько раз говорили о покупке дома. Когда она рассказала мне о ребенке, эта идея стала казаться более реальной. Как что-то, что мы действительно должны сделать, место, предназначенное для воспитания семьи, вместо хрущевки, в которой мы жили в то время. Мы представляли, как это может выглядеть, обсуждали, хотим ли мы остаться в Подмосковье или уехать куда-нибудь еще. Мы говорили о том, чтобы переехать поближе к ее бабушке, подальше от города, в тихое и спокойное место. Я сказал ей, что ухожу из Синдиката. Мы могли бы это сделать. Это больше не будет иметь значения. Я смогу жить так, как захочу, и так, как захотим мы. А потом я вернулся домой к простыням, залитым кровью, и понял, что это всегда было моей глупой мечтой. Не будет ни уютного домика, ни детской, ни дома, который мы создадим вместе.

Этого никогда не было в моих планах.

А что, если бы это могло случиться сейчас?

Эта мысль вызывает во мне чувство вины, когда я вхожу в дом вслед за Найлом и направляюсь в гостиную. Я вижу макушки голов Елены и Изабеллы над диваном, а затем вижу, как Изабелла поворачивается, и ее лицо мгновенно заостряется, когда она видит меня. Она тут же встает и пересекает комнату, прежде чем мы с Найлом успеваем войти, и встает в дверном проеме.

— Я рада, что ты так быстро справился, — говорит она резко. — Я думала, тебе понадобится больше времени, чтобы добраться сюда.

— С чего бы это? — Я хмуро смотрю на нее, стараясь не поддаваться

на упреки. — Я даже не знаю, что происходит, Изабелла. Найл был очень осторожен в своей информации. Он просто сказал мне приехать сюда как можно скорее, а так как он не имеет привычки просить меня делать подобные вещи легкомысленно, я так и поступил.

— Ну, сейчас ты это узнаешь. — Изабелла скрестила руки на груди. — Это не совсем то, что стоит слышать по телефону. Конечно, этого вообще не должно было случиться…

Мое нутро сжимается при этих словах, и Найл делает шаг вперед, обнимает жену и выводит ее из дверного проема.

— Пусть он поговорит с Еленой, — тихо говорит он, и я заглядываю в комнату и вижу, что Елена по-прежнему неподвижно сидит на диване.

Как только я вхожу в дверь, она поворачивается, и все ее лицо озаряется, когда она видит меня. Что бы ни было не так, что меня привели сюда, чтобы выяснить это, на мгновение этого как будто не существует. В этот краткий миг на ее лице появляется выражение такого абсолютного счастья, что меня захлестывает волна вины за то, что я вообще оставил ее, и не менее сильная следующая волна за то, что я заставил ее испытывать ко мне такие чувства, зная, что я не могу их вернуть.

Она встает с дивана и направляется ко мне, и я вижу, как хмурится ее лицо, когда она достигает меня и обхватывает руками мою шею. Ее щека прижимается к моей груди, а мои руки автоматически обхватывают ее, прижимая к себе, и я чувствую, как она вздрагивает.

Мой первый инстинкт — всегда защищать ее, несмотря ни на что. Это никогда не менялось и не изменится.

Хотел бы я знать, от чего мне придется защищать ее в этот раз.

Через мгновение я понимаю, что она плачет. Я чувствую, как ее слезы просачиваются сквозь мою рубашку, и на мгновение обнимаю ее, прежде чем осторожно направить ее к дивану и сесть рядом.

— Что случилось? — Спрашиваю ее, протягивая руку, чтобы обхватить ее, и Елена смотрит на меня глазами полными слез, а ее рот открывается, но из него не выходит ни звука. — Ты можешь сказать мне. — Я прекрасно понимаю, что Изабелла и Найл находятся где-то в глубине комнаты, но не смотрю, где они. Что-то подсказывает мне, что Елене нужно, чтобы все мое внимание сейчас было сосредоточено на ней, что бы там ни происходило.

— Я… — Она тяжело сглатывает, и ее рука крепко сжимает мою, впиваясь ногтями в ее тыльную сторону. — Я…

Я знаю, что она собирается сказать, еще до того, как она закончит фразу. Сначала я не совсем слышу ее, кровь шумит в ушах, сердцебиение учащается, но потом она повторяет это все тем же тоненьким, водянистым голоском, как будто тоже не может поверить в это.

— Я беременна.

— Что тебе от меня нужно? — Слова вырываются автоматически, не успев до конца оформиться. Я не знаю, сколько времени требуется для того, чтобы осознать что-то подобное. Я не чувствую, что это реально, но, судя по выражению лица Елены, так оно и есть. — Все, что тебе нужно от меня, я сделаю. Что ты хочешь делать? — Это немного напоминает те случаи, когда я был в шоке от травмы, технически я понимаю, что происходит, но не чувствую, что это действительно доходит до сознания. Мой разум тут же включается в работу, пытаясь понять, что нужно, как решить проблему, отключая эмоции. Это то, чему меня учили, но не думаю, что они имели в виду подобные обстоятельства, когда преподавали мне эти уроки.