Дикая принцесса

Джеймс М. Р.

Он поджимает губы, колеблясь, и я не могу не заметить сходства. Нас с Левином тоже сталкивали вместе, заставляли находиться в тесной близости, которая порождает близость, особенно когда есть влечение. Мне немного неприятно думать о том, насколько похожей должна была быть та ситуация, но в то же время его поведение становится более логичным с каждым его словом.

— Что случилось? — Тихо спрашиваю я, и рот Левина дергается с одной стороны, выражение, которое может быть улыбкой, но если это и улыбка, то грустная.

— В конце концов я влюбился в нее, — тихо говорит он. — Невозможно было не влюбиться. Но это повлияло на мою работу. Это повлияло на то, как я справлялся с заданием. Она была под прикрытием с другим мужчиной, и это сводило меня с ума, когда я знал, что они вместе. Это отвлекало меня. Я рисковал, принимал решения, которые никогда бы не принял при других обстоятельствах. Из-за этого нас чуть не убили тогда, а позже...

Его голос срывается и трещит, когда он прерывается, его руки сжимаются на коленях. Я вижу боль, написанную на его лице, и как сильно его ранят воспоминания, даже спустя столько лет.

— Если бы я не высовывался и не вмешивался, — говорит он наконец, — она была бы жива.

Я не могу придумать, что ответить, что прозвучит правильно в данный момент. В голове крутятся вопросы, соболезнования, десятки разных предложений, и все они кажутся неправильными еще до того, как достигнут моих губ.

— Она была аспиранткой, прежде чем попала в мой мир, — тихо говорит Левин. — До того, как она связалась не с тем парнем и попала в поле нашего зрения как человек, который может быть полезен. Если бы я отпустил ее после того, как работа была закончена, она бы уже была археологом. Может быть, профессором. У нее могли бы быть муж и дети. И почти наверняка, она бы сейчас была жива.

Последнее слово отрывается, наполненное таким отвращением к себе, что я почти чувствую его вкус, ощутимый в воздухе между нами. Он тяжело сглатывает, его пальцы впиваются в голые колени, пока кожа не становится белой, и я вижу, как ему больно. Как глубоко он винит себя, после всех этих лет.

Сейчас я понимаю, почему он так не хотел прикасаться ко мне. Почему он так старается держаться на расстоянии. И я больше всего на свете хочу, чтобы он понял, что преодоление этой дистанции не означает повторения прошлого заново.

— Как думаешь, чего она хотела? — Тихо спрашиваю я, подворачивая ноги под себя и поворачиваясь к нему лицом. — Ты действительно думаешь, что она была бы счастлива без тебя? Похоже, она любила и хотела тебя так же сильно, как и ты ее.

При этой мысли во мне вспыхивает ревность, при мысли о том, что какая-то другая женщина может быть связана с Левином так же, как я, шептать его имя, а он ее, при мысли о том, что он любит ее, дарит ей страсть и преданность, которых я не могу от него добиться... возможно, никогда. А потом, так же быстро, как и появилась, она исчезает, и мне на мгновение становится стыдно. Его жена мертва, и уже очень давно. Нет причин ревновать к мертвой женщине, даже к той, которую он так явно любит до сих пор. Ее больше нет, и, насколько я могу судить, у меня все равно нет шансов. С моей же стороны, конечно, не очень хорошо ревновать к тому, что причиняет ему такую боль.

Левин сжимает челюсть, и маленький мускул на ней подрагивает, когда он отворачивает голову.

— Несчастье лучше смерти, — говорит он категорично. — Что угодно лучше, чем смерть. Смерть… это окончательно. Пока ты жив, ты можешь обрести счастье, несмотря ни на что. Она могла бы найти радость в работе, в семье, даже если бы это не было тем, что было у нас. Теперь у нее ничего нет. И я...

Он снова прерывается, в его голосе звучит горе, и я чувствую, как оно давит на него. Это то, что он чувствует постоянно, каждый день, понимаю я, видя, как его плечи ссутулились под тяжестью воспоминаний. И все же я видела моменты, когда он не был полностью подавлен этим, когда он был счастлив, даже весел. Я видела, как он радуется тому, что жив, даже если он постоянно носит это в себе.

Пока ты жив, ты можешь обрести счастье, несмотря ни на что.

— В чем же ты находишь счастье? — Мягко спрашиваю я. — С тех пор как это случилось?

Я вижу, как напрягается его челюсть, но он ничего не говорит. Тишина становится все более тяжелой и гнетущей, пока он наконец не испускает долгий вздох.

— Попробуй поспать, если сможешь, — тихо говорит он, по-прежнему не глядя на меня, и я понимаю, что разговор окончен.

***

В конце концов я засыпаю. Сон этот прерывистый, с моментами пробуждения, когда я открываю глаза и вижу, что Левин все еще сидит в кресле, выглядывая из маленькой щели в шторах, и не спит, несмотря на то что он, должно быть, измотан не меньше меня. Я знаю, что он, должно быть, думает о ней, и снова жду волны ревности, но все, что я чувствую, это грусть за него и то, как несправедливо, что такой храбрый и хороший человек все еще так сильно страдает.

В промежутках между этим мой сон наполнен мечтами о нем, о той ночи на пляже, когда я убедила его зайти дальше, о его губах на моих, когда он заключил меня в свои объятия, о тесном, безопасном тепле его рук, когда он прижал меня к себе. Я мечтаю о его руках, снимающих с меня одежду, о пальцах и губах на голой коже, о наслаждении, которое я никогда не могла себе представить до него.

Мне снится, как он наполняет меня, длинными, уверенными, медленными движениями, которые доводят меня до грани снова и снова, вес его тела на моем, его рот, прильнувший к моему, и я слышу его голос в моем ухе, как-то одновременно, шепчущий мое имя, шепчущий слова, которые он никогда не говорил вне сна. Я люблю тебя. Не оставляй меня. Останься со мной. Я люблю тебя, Елена. Я никогда не смогу тебя отпустить.

Сон подводит меня к самой грани наслаждения, я вздрагиваю от воспоминаний о его члене внутри меня и его губах на моих. Я просыпаюсь раскрасневшаяся и горячая, мои бедра липкие от возбуждения, когда слышу звук работающего душа в соседней ванной.

Образ обнаженного и мокрого Левина заполняет мою голову, вызывая новый прилив желания между ног, и моя рука сонно ползет вниз по животу, нащупывая ноющий клитор.

У меня есть несколько минут, конечно, думаю я про себя, все еще не до конца проснувшись. Я услышу, когда он выключит воду.

Мои бедра подрагивают, когда мои пальцы нащупывают скользкий и твердый клитор, плоть пульсирует под моими прикосновениями. Не задумываясь, я раздвигаю ноги и чувствую, как сжимаю клитор, и полая боль проникает в меня, когда пальцы начинают водить по чувствительным нервам, покалывая кожу от удовольствия.

Я все еще наполовину погружена в сон, в воспоминания о том, как он входил в меня, твердый и толстый, как он вдавливал меня в одеяло. Я слышу его стоны у себя в ухе, когда он пульсирует во мне, зубы впиваются в нижнюю губу, чтобы сдержать стон, а пальцы все быстрее двигаются по моему клитору, подталкивая меня ближе к краю, на котором я уже была.