Дикая принцесса
Шрифт:
Я почувствовал боль в груди, резкую и острую. Я получил то, что хотел, но какой ценой? Ее ничто не удерживало со мной. Ничто не могло заставить ее остаться моей женой, когда опасность миновала. Но я сделал то, что обещал.
— Я сделал, не так ли? Я женился на тебе, чтобы обеспечить твою безопасность.
Она снова покачала головой, не желая смотреть на меня.
— От одного мужчины. Но другой может захотеть убить и тебя, и, возможно, меня, просто чтобы завязать разговор с Гришей и тем, что он знал, и что теперь могу знать и я.
Я знал, о ком она говорит. Я знал, чего она боится. В какой-то степени я тоже. Но я также знал, чего стою для Владимира. Он не стал бы убивать меня просто так.
Я вздохнул, продолжая гладить рукой ее спину.
— Я разберусь с Владимиром, Лидия. Мне просто нужно время, чтобы убедиться, что я не попаду в волчью пасть, когда мы вернемся в Москву. Всего несколько дней, а потом мы вернемся домой. Я клянусь. И я знаю, что ты ничего не знаешь. Что Гриша дал тебе очень мало и что тебе все это безразлично. Я буду беречь тебя.
Мне нужно было, чтобы она поверила мне. Чтобы она знала, что я говорю серьезно.
— Я никогда не планировал испытывать к тебе те чувства, которые испытываю, — тихо сказал я, и она наконец повернулась ко мне.
— Что ты имеешь в виду?
Я был уверен, что она уже знает. Но я все равно хотел ей сказать.
— Я никогда не планировал ни в кого влюбляться. Я никогда не планировал жениться. Это не та жизнь, которую я вел. Но я влюбился в тебя, Лидия Петрова. И я хочу, чтобы этот брак был настоящим.
Между нами повисло молчание, тяжелое и полное неопределенности, и мне хотелось, чтобы она что-нибудь сказала. Что угодно, лишь бы это было легче.
— Я не могу обещать, что буду хорошим мужем, — тихо сказал я ей. — Я не могу обещать, что уйду из Синдиката. Все не так просто, не для меня. Но Лидия... Я могу попытаться. Я могу попытаться сделать тебя счастливой. Любить тебя так, как ты того заслуживаешь. А все остальное...
Я слышу, как она тихонько вдыхает. Я не знаю, что она собирается сказать. Я уверен, что это будет отказ, и когда она заговорила, ее слова удивили меня, поразив до глубины души.
— Теперь я Лидия Волкова, не так ли?
А потом она оказалась в моих объятиях, и мы рухнули обратно в кровать, и мне показалось, что в мире больше ничего не может быть плохого, лишь бы она оставалась там на всю жизнь.
Я вспоминаю все это в порыве, в болезненном всплеске воспоминаний, от которых сердце замирает в груди, а дыхание на мгновение останавливается. Я помню все, что было потом, как долго все было хорошо, как я верил, что смогу оставить ту жизнь, которая у меня была, и начать другую с ней, и как я вернулся домой в море красного, в такое количество крови, что я и представить себе не мог, в то, что все наши мечты лежат открытыми, мертвыми, не успев стать чем-то большим, чем просто мечты.
Я не могу сделать это снова.
— Если бы я оставил Лидию в покое, — тихо говорю я, не глядя на Елену, — она была бы жива. У нее была бы жизнь. Какой бы ни была эта жизнь без меня, она была бы лучше, чем полное отсутствие таковой. Я верю в это. И поэтому...
Я глубоко вдыхаю, заставляя себя произнести эти слова, зная, что они должны быть сказаны.
— То, что у нас было, было хорошо. Но... — Я заставляю себя поднять на нее глаза, увидеть боль на ее лице, всадить нож поглубже, потому что только так она сможет уйти навсегда. — Я всегда говорил тебе, что на этом все и закончится, Елена. Пусть все будет так, как будет. Не заставляй никого из нас сожалеть об этом.
Я вижу, как она вздрагивает, как будто я ударил ее. Выражение боли на ее лице словно нож в моем собственном сердце, но я больше ничего не говорю. Я не смягчаю удар. И через мгновение она просто кивает, ее глаза наполняются слезами.
А потом она отворачивается и оставляет меня одного.
25
ЕЛЕНА
Левин держится от меня на расстоянии до конца полета. Я ненадолго задремала, но проснулась в паническом ужасе, когда мы попали в зону турбулентности. Я держусь в напряжении до конца полета, пока мы наконец не приземляемся в Бостоне.
Он выходит из спальни, выглядя так же устало, как и я, и моя грудь болезненно сжимается. Я не знаю, что сказать. Я хочу потянуться к нему, сказать дюжину разных вещей, но знаю, что ни одна из них ничего не изменит. Ничего не изменится.
— Ты готова? — Спрашивает он, и я хочу сказать ему нет. Я не готова. Не к тому, чтобы быть в этом новом месте, не к тому, чтобы пытаться вспомнить, кем я была раньше, не к тому, чтобы увидеть свою сестру, и я определенно не готова отпустить его. Но я не говорю ничего из этого.
Я просто киваю и следую за ним вниз по ступенькам и к ожидающей машине.
Сначала нас везут в здание, где находится штаб-квартира "Королей". Левин выходит из машины, придерживая для меня дверь, и, выходя, я оглядываюсь по сторонам. На улице тепло, но я все равно дрожу, чувствуя, как желудок сжимается от волнения.
— Ты познакомишься с Коннором и Лиамом Макгрегорами, — говорит он, когда мы входим в здание и идем к лифту. — Они оба хорошие люди, хотя Лиам немного более общительный. Тебе не нужно будет много говорить. А Изабелла и Найл скоро приедут. Ты не успеешь оглянуться, как окажешься дома.
Его голос отстраненный, почти профессиональный. Я уже потеряла его, хотя он все еще стоит здесь. Мне приходится сдерживать слезы, с трудом сглатывая, пока лифт поднимается вверх, с тоской ожидая момента, когда я останусь одна и смогу наконец все выплеснуть.
У меня уже давно должен был случиться срыв.
Когда мы вошли, за столом сидели двое мужчин, один чуть постарше, с красивыми, элегантными чертами лица и русыми волосами, а другой, с более мальчишескими, грубоватыми чертами и ярко-рыжими волосами. Тот, что постарше, представился Коннором, а тот, что помоложе, Лиамом.