Дикая роза
Шрифт:
— Спасибо, Феликс.
Феликс с удивлением наблюдал эту забавную, явно разыгранную маленькую драму. Никогда ему не понять Миранду. Он украдкой взглянул на часы.
28
Энн медленно шла в гору по тропинке между кустами французских роз. Позади неё прямо вверх поднимался густой белый столб дыма от костра. День был тихий, без дождя, но тяжелый и пасмурный, под желтым небом. Чтобы разжечь костер, Энн взяла одно из ведер со старой бумагой, хранившейся для этой цели в сарае. В Грэйхеллоке ничего не пропадало зря, и Нэнси Боушот была строго приучена сортировать содержимое мусорных корзин. Сейчас, поднимаясь по склону, Энн заглядывала
От Рэндла, конечно, не было ни звука. Какая-то знакомая Клер Свон сообщила ей, что видела Рэндла в Риме — он завтракал с Линдзи в дорогом ресторане под открытым небом, — и Клер с негодующими возгласами передала эту информацию Энн, тем причинив ей жестокую боль. Логично было предположить, что, поскольку Рэндл находится в Риме с Линдзи, они будут завтракать в дорогих ресторанах под открытым небом. Но слова эти разбудили воображение Энн, и она увидела балдахин из виноградных лоз, и сияющее безоблачное небо, и любовников, склонившихся друг к другу через столик.
Энн уже не могла сладить со своим сознанием. Никогда с ней такого не бывало, это походило на морскую болезнь. Она куда-то неслась так быстро, что рябило в глазах. Образы близких, её собственный образ ширились, расплывались. Все вырастало до чудовищных размеров и в то же время теряло четкие очертания. Ей страшно хотелось отдохнуть, но движение все убыстрялось, ослепляя её и вызывая постоянную тошноту.
Энн уже была отчаянно влюблена в Феликса. После того как она, услышав его признание, с удивлением поняла, что _готова_ влюбиться, спуск к любви совершился неудержимо, как лавина. Между ней и любовью к Феликсу не стояло ничего — ни преград, ни задержек. Стоило увидеть эту возможность — и любовь завладела ею так полно, так властно, что ей легко было себя убедить, будто она любит Феликса уже много лет. Ведь готовилось это долго; и, несмотря на теперешнее безумие, она знала, что это не прихоть и не пустая забава, что любовь гнездится в самых глубинах её существа. Она предъявляла все права на свою любовь к Феликсу, она прочно обосновалась в этой любви.
От Феликса она пока скрывала свои чувства, избегая долгих интимных бесед и отчасти притворяясь, что целиком поглощена Мирандой. Даже в отсутствие Миранды она ухитрялась не расставаться с ней, делая из дочери тему для разговоров и тем самым как бы оставаясь под её надзором. Она боялась, что может потерять над собою власть — броситься в объятия Феликса или упасть перед ним на колени; и от усилий устоять на ногах положительно деревенела, ибо она знала, что, как ни велика сейчас её и его любовь, вместе взятые, подобная сцена увеличит её ещё во сто крат. А по существу, она и до сих пор не знала, как намерена поступить.
Дело в том, что в ней, с демоническим упорством поспевая за любовью к Феликсу, росла новая, темная страсть к Рэндлу. Один словно был адским двойником другого; и порой, когда она пробуждалась от неспокойного сна, не уверенная в том, который из них ей снился, ей чудилось, что две эти любви зависят друг от друга. Любовь к Рэндлу была сплошным насилием и болью; казалось, она не может не повредить тому, на кого направлена. Она была совсем не похожа ни на её давнишнюю романтическую влюбленность в молодого Рэндла, ни на её ровную, устойчивую любовь к мужу. Странно, как она вообще догадалась, что это любовь. Неотвязное, как наваждение, чувство это её страшило; и оттого, что минутами Энн была склонна усмотреть в нем всего лишь свою исступленную обиду и ревность, она старалась не давать ему воли. Она стала понимать, что одной ей не справиться.
Феликс пытался ей внушить,
Однако эти соображения не складывались в определенный ответ. Порой она чувствовала, что между ней и Феликсом стоят неодолимые преграды. Миранда, Девочка обожает отца. Стерпит ли она отчима? Даже если бы это препятствие удалось преодолеть, оставалось другое, более трудное: христианская точка зрения на брак. Энн была дочерью англиканской церкви, усердной в вере, не знающей сомнений, хоть и не особенно твердой в догматах. Об этом именно вопросе она никогда раньше не задумывалась. Она сама не знала, что она по этому поводу думает, да и боялась это выяснить. Ей казалось, что у неё хватит сил пойти наперекор внешним установлениям, но пойти наперекор своей совести — это другое дело. А совесть её, затерявшись в бурном вихре её чувств, пока своего слова не сказала.
Смущало Энн и существование Мари-Лоры Обуайе. Она жалела, что узнала от Феликса её имя, теперь за этим именем, бледная и безмолвная, как надгробная статуя, стояла одновременно грозная и жалкая фигура молодой француженки, в которой Энн видела и соперницу, и жертву. О её существовании она узнала от Милдред и вынесла из её слов неутешительное впечатление, что Феликс сильно влюблен. Милдред упомянула об этом мимоходом, когда нелестно отзывалась об иностранцах вообще, и тотчас пожалела о своем промахе. За последнюю неделю она дважды приезжала в Грэйхеллок, оба раза в состоянии странной апатии, из которой выходила только для того, чтобы постараться это злосчастное впечатление изгладить. Тут она проговорилась, может быть думая, что Энн это уже известно, о том, что Мари-Лора уехала в Дели. Вот и ещё причина для спешки. Если отправлять Феликса в Индию, надо сделать это поскорее, пока не поздно.
Теперь Энн мучило ощущение, что времени у неё в обрез. Нужно было подумать отчетливо, особенно по поводу христианского брака. Но всякий раз, как она пыталась сосредоточиться, перед ней огромным огненным демоном вставало её новое и страшное чувство к мужу, и она знала, что, прежде чем принять решение, ей необходимо так или иначе прогнать этот призрак. Минутами её подмывало все рассказать Феликсу, но она понимала, что это значит предопределить решение вопроса, который ей хотелось решить самой, разумно и хладнокровно. Если она сейчас сделает ещё один шаг в сторону Феликса, она пропала. Энн решила поговорить с Дугласом Своном.
В сущности, кроме Дугласа, ей не с кем было поговорить. Пусть он не бог весть как умен, но тайны хранить умеет, а его безупречное отношение к ней может заменить ум, даже прибавить ума. И вот она призвала его на помощь. Сейчас, выйдя из питомника на дорогу, она увидела, как он входит в главные ворота. Когда она поднималась на крыльцо, он уже ждал в гостиной.
— Дорогая Энн, — сказал Дуглас Свон, грациозно склонившись над её рукой, — как поживаете, дорогая? Вы хотели со мной поговорить? Я и сам к вам собирался.