Дикая роза
Шрифт:
Пенн взял за спинку маленький стульчик, приподнял его, как щенка. В этой комнате он чувствовал себя Гулливером, огромным, сильным и неуклюжим. Он боялся наступить на что-нибудь бьющееся. Любой предмет здесь он мог раздавить, как яичную скорлупу. Он поставил стульчик возле кровати и сел. Позади Миранды, там, где между занавесками чернело окно, ночные бабочки, бледно-серые, с красными глазами, стукались снаружи о стекла. Миранда ждала.
Пенн ощущал вокруг себя пустую, молчащую ночь, такую бескрайнюю, такую безвоздушную, точно они с Мирандой летели в космическом корабле. Ощущал он и новый прилив желания, он звенел им, как наполняющийся
— Твоя комната красивее моей.
Миранда молчала. Она смотрела на него, свернувшись в клубок, как котенок, и её кошачье лицо казалось равнодушным, но такое равнодушие могло предшествовать прыжку; Пенн не удивился бы, если бы она вдруг вскарабкалась к потолку по занавеске. Он желал её.
— Ты что читаешь? — спросил он.
Миранда, нахмурившись, бросила большую книгу с цветными картинками на одеяло. Пенн взял её в руки — это был какой-то комикс; он перевел взгляд на Миранду и понял, что ей досадно, что он не застал её за более взрослым чтением. Потом он увидел, что книга французская: «Les aventures de Tintin. On a marche sur la lune» [16] . Он стал разглядывать картинки.
16
«Приключения Тентена. Первые шаги на Луне» (франц.)
— Наверно, здорово интересно. Когда кончишь, дай мне почитать, ладно? Только я многого не пойму. Французский у меня хромает. Но можно следить по картинкам.
— Без текста они ни к чему, — сказала Миранда. — Главное — слова. В них вся соль.
«Текст» и «соль» несколько обескуражили Пенна, он опять встал и начал прохаживаться, расправляя плечи. Потом телесное кипение придало ему сил, выплеснулось какой-то почти безличной бодростью, точно он одним скачком перенесся во взрослый мир, где темп жизни медленнее и увереннее, где можно многозначительно удерживать и отпускать чужие взгляды, где слова приобретают новый вес и красоту.
— Все говорят, что ты был ужасно невежлив с Хамфри, — сказала бледная, свернувшаяся клубком Миранда.
— Но мне не хочется ехать в Лондон.
— Почему?
— Ты сама должна знать почему. — Он неожиданно сел на кончик кровати. Миранда подтянула ноги и приподнялась на подушке. Он с восторгом уловил, что она немного испугана. Он чувствовал себя богом, героем фильма. Теплая тишина полна была запаха роз.
Миранда в упор смотрела на него, а он на нее, она удерживала его взгляд с ещё небывалой силой, и он покачивался под её взглядом, как легкий самолет на ветру.
— Понятия не имею, — сказала она неестественно тонким голоском.
— Я тебя люблю, Миранда.
— Ах, это! Я думала, что-нибудь насчет Хамфри. Встань, пожалуйста, с моей кровати. Ты мнешь одеяло.
Пенн вскочил. Теперь, когда слова были произнесены, он обезумел. Веселая комната крутилась, как водоворот, центром которого была Миранда. Только бы удержаться, чтобы не завертело, не затянуло на дно. Он отступил к книжным полкам, ухватился за них, ища опоры. Как бешеный плясал черный квадрат окна и красные глаза ночных бабочек.
На последних словах голос Миранды зазвучал возбужденно. Сейчас она вся насторожилась, ему казалось, что лицо её с влажными губами сияет восторгом и страхом. Он метнулся к двери, вцепился в ручку.
— Ой, Миранда, Миранда, я люблю
— Не будь идиотом, — сказала она. Но глаза смотрели на него не отрываясь и руки выжидательно теребили ворот пижамы.
Пенн вцепился пальцами в стол. Потребность коснуться её была мукой, от которой темнело в глазах. В наступившем молчании, едва переводя дух, он увидел, как её рука поднялась и упала. У него не было слов, чтобы выразить «можно мне тебя коснуться?». Он подался вперед.
— Уйди, — сказала Миранда.
— Не уйду, — сказал он, стоя над ней.
Водоворот захватил его и тянет, тянет в самую середину. Он стал коленом на кровать. Молчание дома окружало их, внимательное, завороженное, холодное.
— Гадость какая! — сказала Миранда очень тихо, но с такой злобой, что на секунду он замер. Потом, как слепой раскинув руки, стал к ней склоняться.
Дальнейшее произошло очень быстро. Миранда закинула руку назад, к подоконнику, схватила одно из стеклянных пресс-папье и с силой опустила его на пальцы Пенна, скользящие по простыне. Пресс-папье, вырвавшись из её руки, пролетело через всю комнату и разбилось вдребезги. Пенн вскрикнул от боли, отпрянул, сжав раненую руку другой рукой, и свалился с кровати на пол. Немецкий кинжал выпал из его кармана, проехал по коврику и лег возле ножки стола. Миранда выскочила из постели, надела халат и туфли и отошла к двери. Снова наступило молчание. Холодному, бдительному дому эта сценка пришлась по вкусу.
Пенн лежал ничком, прижимая руку к груди. В поле его зрения под кроватью были три пары босоножек Миранды, какая-то шкатулка и осколки пресс-папье, разбросанные там, как яркие цветы или светящиеся глаза. Он перекатился на спину и сел, прислонясь к кровати. Посмотрел на свою руку. Кожа на суставах содрана. Потом посмотрел на Миранду.
Лицо её преобразилось. Нервное возбуждение исчезло, и словно белый внутренний свет придал её чертам непонятное, но пленительное выражение. Таким мог привидеться ангел. Она озаряла его сверху ярким теплым лучом, от этого захватывало дыхание. С изумлением и униженной признательностью он понял, что не прогневил её.
— Какой же ты глупый, — сказала Миранда. Теперь голос у неё был глубокий и мягкий. Прислонившись к двери, она смотрела на Пенна снисходительно-торжествующе, и он почувствовал, что она впервые по-настоящему его видит.
— Прости, — сказал он, потирая руку и усаживаясь поудобнее. Острое желание исчезло, вернее, растворилось в тумане покорного счастья, в пронизанной светом атмосфере, где он качался, как на волнах, под лучом её взгляда.
— Ты меня удивил, — сказала она, — но я люблю сюрпризы.
— Боюсь, сюрприз был не из приятных. — Пенн мучительно ощущал, что слова не те, но благостный свет придавал ему силы. Он стал медленно подниматься.
— Очень больно я тебе сделала? — Спокойное удовлетворение, прозвучавшее в этих словах, так непохожее на её обычный капризный тон, чуть не свалило его обратно на пол.
Он сказал смиренно:
— Ничего. Поделом мне.
— Да, поделом. А ну-ка, дай я посмотрю.
Он шагнул к ней, чувствуя во всем теле такую слабость, точно его долго били. Протянул к ней руку, точно готовый к тому, что руку отрубят. Она взяла её за запястье, осмотрела, потом достала из кармана платок и бережно обмотала раненые пальцы. Пенн со стоном упал перед ней на колени. Она выпустила его руку, и он стоял покачиваясь, не прикасаясь к ней.