Дикая стая

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Сыну сколько лет? — спросил Гоша.

— Десять…

— А мужик? Пусть присмотрит. Чего сам не пошел за хлебом?

— Нету мужика. Вдвух маемся: я и сын. Теперь ждет меня, небось, в окно все глаза проглядел.

— Да спит он, твой мальчишка, — успокаивал Гоша.

— Голодный не заснет, — не соглашалась баба.

— Как тебя зовут? — спросил гостью.

— Анька я, а сын — Степушка.

— Куда ж ты мужика дела?

— Уехал от нас. Сказал, что на заработки. К старателям на Колыму подался. Уже шесть зим прошло, от него ни слуху ни духу.

Где искать, не знаю. Да и стоит ли? Он ведь тут не работал нигде. А моего заработка не хватало на троих. Оно и на двух с сыном еле тянем, с третьим вовсе невмоготу. Он же выпить любил. Что ни день — бутылку подай. Где на них набраться? Без ентой чумы едва концы с концами сводили.

– Видать, пилила ты его, вот и слинял! — не сдержимся поселенец.

— А и невелика потеря: катях из портков выронить! Таких козлов — косяками у пивнушки! Никому но нужны, — отмахнулась Анна и продолжила, — я на тpex работах успеваю: в детсаде — прачкой, уборщицей и сторожихой — в магазине. Целыми днями на работе кручусь, присесть некогда. А мужик сутками пил, либо спал пьяный. Вот и посуди сам, на что 1акой в семье сдался? Я так и рада, что его нет. Дом понемногу в порядок привела. Купила нужное, ребенка одела и обула. В школу пошел не хуже других. Кормлю его хорошо, чтоб ни в чем не нуждался. Сама уж ладно, обойдусь как-нибудь.

— А как же я тебя не видел ни разу, — подумал вслух Гоша.

— Я тебя не враз узнала. У нас свой водовоз. Он много про тебя говорил, что ты — с зоны и первейший бандюга! А ты обычный! Совсем такой, как все! Даже водку мне на ноги не пожалел, всю до капли вылил. Дай Бог тебе здоровья! Вот посижу у тебя с часок и пойду домой, к Степушке, — улыбалась баба.

— С ума сошла! Да кто пустит? Глянь, что за окном творится. Пережди непогодь.

— Не могу. Ребенок один.

— До утра не пущу. Развиднеется, сам отведу. А теперь и думать не смей! — налил Анне чай и сам сел рядом.

— Ты-то чего один маешься?

— Сама знаешь, откуда взялся.

— Так уж боле месяца, пора оглядеться.

— Зачем? Мне и так кайфово! Ни одна не пилит, навар не просит. Ем и пью, сколько хочу, в зубах никто не считает, как ты у своего, — оглядел бабу косо, та поежилась. — Все вы только до росписи покладистые. Зато как узаконились, враз зубы наружу выставили. И главное, каждая норовит командовать мужиком.

;— Мы со своим не были записаны. Да и к чему? Алименты с чего брать, если он не работает? А то, что Степку не нагуляла, весь поселок знает. Хотя, кому какое дело? Важно, что не загубила жизнь.

— Это верно! — согласился Гоша.

— А у тебя дети есть? — спросила Анна.

— С какой сырости? Откуда им взяться? — удивился поселенец.

— Как же без них? Нетто никогда бабу не имел?

— Этого хватало как грязи, но до ребятни не доводил.

— А почему?

— На ночь все годятся! Под одеялом — каждая цветок. Зато утром глянешь, откуда жаба взялась? Такую не только в жены, на порог пускать не стоило.

— Небось, по пьянке возле пивбара не разглядел,— поняла Анна по-своему.

—

Не в том суть. Рожа — дело десятое. Она для жизни — не главное. Зато душа! Но где она у вас прячется? И бывает ли она у баб? — отмахнулся Гоша.

— Видать, мы разными кнутами биты. Оттого и теперь не верим. У каждого своя болячка воет и свербит,— согласилась баба и потянулась к телогрейке.— Пора мне домой! Спасибо тебе за все. Ведь вот вроде чужой ты еще в поселке, а для меня — что брат родной.

— Посидела б еще с часок, может, и теплее назвала, — подморгнул бабе.

Та смутилась, покраснев, и ответила тихо:

— Не своею волей, пурга загнала, — натянула телогрейку на плечи.

— Куда намылилась? Я ж сказал, что не выпущу до конца пурги! Ведь не дойдешь! А наткнешься ли еще раз на жилье?

— Теперь не заблужусь, — ответила уверенно.

– Не дергайся, пока не схлопотала! Канай тихо! Вон шмыгай на койку! Утром отведу!

— Не могу! Сердце изболится!

— Заглохни, жива будешь! Пусть Степка тебя живую встретит. Это обрадует, слышь? Не испытывай судьбу в другой раз, чтоб не обозлить ее. Ложись и спи. Может, оно не так удобно, как у тебя дома, но лучше, чем околевать в сугробе.

— Не хочу, чтоб ты из-за меня на полу спал, — покраснела женщина.

— А что предлагаешь?

— Не знаю. Но не хочу, чтоб мучился!

— Давай валетом ляжем, — предложил Гоша.

— Я на табуретке с час пересижу и пойду. Светать будет, — предложила женщина.

— Слушай, мы — не дети! Иди, ложись! Сама знаешь, что еще и завтра буран не стихнет. Тут уж не до чванства. Дыши по условиям. Главное — выжить, прав тот, кто додышит. И ты мне не указывай в моем доме, — сдернул с Анны телогрейку, подтолкнул к койке.

Она легла поверх одеяла, свернулась калачиком. Гоша достал из-под кровати старый матрац, положил на пол и лег, не раздеваясь. Только свет выключил.

— Гош, а сколько тебе лет? — услышал тихое.

— Много. Тебе зачем знать?

— Жалко тебя…

— Спи. Бабья жалость как змеиный укус. Не от каждого очухаешься.

— Видно, тебе всегда попадались хреновые бабы! — посочувствовала Анна.

— Все вы одинаковы! Ни одной нельзя верить.

— А как же меня оставил?

— Пурга принесла на хвосте. И потом всего на одну ночь. Ни в жены…

— Ты думаешь, что в нашем Усть-Большерецке лучше найдешь?

— Ну, ты, блин, даешь! Да я и не собираюсь искать себе бабу! Зачем морока? Через пять лет на материк уеду, насовсем. К чему туда бабу везти? Там своих — кубометры. Любую клей хоть в подворотне, хоть на скамейке.

— А если не нравится она?

— Чудачка! Прижмет, так и коза за красотку сойдет. Бывает, не до выбора, — прислушался к голосу пурги за окном.

Он явно ослаб, уже не гудел в трубе. И лишь в окно, наполовину занесенное снегом, уже заглянула рассветная полоска. Гошка встал. Ветер еще гулял вокруг дома, гладил холодными белыми крыльями макушки и спины сугробов, будто причесывал их, похожих на белых медведей, вышедших на охоту.