Дикая стая
Шрифт:
«Если б у них головенка имелась, а то ведь «парашу» на плечах таскают. А в ней что доброго сыщут? Надо мне послать их к Егору. Пусть он им повторит, что мне говорил. Может, тряхнут кодлу? Расколят. Не может быть, чтоб они не знали ничего. Да и тех двух «метелок» потрясти. Если я смолчу, возьмут самого за жопу, как последнего фраера, и докажи потом, что не мочил потроха! Если по поселку попол зли слухи, жди, что скоро мусора с наручниками объя вятся. Им лишь бы дело закрыть, чтоб «висячки» не было», —
В дом вихрем влетела Ольга, чуть не сшибла поселенца с ног:
— Привет, козлик! А вот и я возникла! — чмокнула в щеку звонко. — Чего хмурый? Иль опять кто-то за яйцы поймал на речке?
— Ага, угадала! Димка Шинкарев всплыл.
— Слава Богу, сыскался!
— Мертвый! Всплыл то из-под твоего моста. Поселковые на нас с тобой указывают, мол, свои не трогали, а вот чужие били, гоняли, грозили голову свернуть, вот и утопили пацана! — чернело лицо Гоши.
— Когда его нашли?
— Сегодня, рано утром, так поселковые тарахтят. Хочу к Стасу сходить, у меня есть что ему сказать! — хмурился поселенец.
— У меня тоже есть что тебе сказать!
— Валяй! Уж заодно сри на душу!
— Я замуж выхожу, слышь, Гошка!
— Да что ты! Олька, лярва, как это здорово! Он хоть путний мужик? — перестал кружить бабу, опустил на пол, позвал из сарая Анну, — пыли домой скорей! Ольга приехала. Я чуть позже сам в сарае уберу!
— Замуж! Девочка ты наша! Скоро тож семейной сделаешься? Кто он?
— В Питере жить будешь?
— Он мне ключи отдавал от квартиры и сотовый телефон подарил. Сегодня позвоню ему вечером, скажу, что добралась хорошо. Завтра поеду в Октябрьский, повезу заявление об увольнении.
— Назаров с ума сойдет!
— Теперь уж поздно. Обидел он меня. Все, что было к нему, отгорело.
— И правильно! Зачем тебе плесень?
— Вот круто завязалось! Все в Питер сорвемся из этой глуши! — радовалась Анна.
— Погодите, девки! Мне вон прищемили хвост. Теперь пока разберутся со жмуром, могут и нас приморить.
— А мы при чем? — удивилась Ольга.
— Это нам ведомо, но не легавым!
— Не ходи ты к ним! Пусть сами ищут, не оправдывайся, коль не виноват! — удержала Гошку Анна. Тот послушался.
Через час в дверь постучали оперативники и велели поселенцу срочно прийти в милицию к следователю. Поселенец не заставил себя ждать. Он мигом оделся и через пяток минут вошел к следователю.
— Что ж ты отмочил, барбос? Убил мальчишку и спокойно живешь, вроде на тебе вины нет? Думал, надежно упрятал? А он всплыл!
— Никого я не убивал! Зачем мне этот засранец?
— Ну, так ты грозил ему!
— И что с того? Мне весь поселок грозил, и я брехался. Было, тыздились, махались круто,
— Ты это о ком?
— О его кодле! Она его завалила!
— Гоша, кому мозги сушишь? Эти ребята с ним с самого раннего детства дружили. Не разлучались никогда. Им не делить, ни ссориться не из-за чего.
— Девки были с ними! — прервал Гоша.
— Какие девки? При чем здесь они?
— Напились они там, подрались меж собой!
— Кто?
— Пацаны! Потом Димку волоком тащили в лодку.
— Почему раньше не сказал? Только теперь придумал? Хочешь мальчишек вместо себя подставить? — следователь неожиданно поддел под подбородок и стал бить ногами упавшего поселенца.
Корнеев не помнил, как оказался в камере. Он стучал в двери, звал оперативников, Стаса, но никто не подошел, не стал слушать человека.
Поселенец сидел на холодном бетонном полу. От бессилия сжимал кулаки.
— Будьте прокляты, мусора поганые! Чтоб вы сдохли все до единой падлы! Чтоб вас самих на зоне сявки запетушили! — орал мужик на всю камеру.
Из коридора не доносилось ни звука. Вокруг могильная, звенящая тишина. Ни одного голоса, ни одного звука не проникло в камеру.
Сколько Гошка пробыл в ней, он не знал. Ему в окошко просунули кусок хлеба и кружку воды. Охранник тут же ушел, закрыв Корнеева на все замки.
Поселенец не знал и не мог видеть, что творилось вокруг.
Совсем неподалеку от милиции, в морге, собралась вся милиция и прокуратура. Все они окружили стол, на котором лежал труп Димки Шинкарева. Вплотную прижался к столу старший Шинкарев и смотрел на сына.
— Павел Павлович, присядьте к окну. Мне надо установить причину смерти, — попросил патологоанатом, вооружившись лупой, микроскопом, скальпелем, придвинув к себе банки с какими-то растворами, журнал и стал внимательно изучать труп, сантиметр за сантиметром.
— Голова рассечена стеклянной бутылкой, — говорил тихо.
— Пивной, конечно, — дополнил криминалист. — Вот эти пятна от ударов, полученных еще при жизни. Вот и на боках они, и на голове, на шее и на лице.
— Не один тут вламывал! Кодла расстаралась, — говорил криминалист.
— А вот и ножевые ранения. Три разных лезвия. Тут даже перочинный был в ходу.
— Пацаны, его кодла. Надо брать, пока не поздно! — спохватился следователь.
— Куда мылишься, чмо?
— Держи вот этого!