Дикая яблоня. Пасторальная симфония
Шрифт:
Неимоверная по объёмам продразверстка 11,5 миллионов пудов зерна означала для крестьянства гибель от голода.
(«Тамбовская Вандея», по материалам Г. А. Абрамовой, главного научного сотрудника Тамбовского областного краеведческого музея.)
Я вспомнила рассказ писателя Виктора Астафьева «Базар у пристани Назимово» из его книги «Енисей мой, Енисей». И мне захотелось рассказать о моём прапрадеде Кондрате Шабунове. Его образ очень совпадает с образом «старика разбойничьего вида» в этом произведении. Около села Клюк-вино Красноярского края, куда был сослан Кондрат с семьёй, было село Марьевка. Там у Кондрата была торговая лавка. Ему привозили товар оптом из Красноярска богатые люди. Он также торговал на пристани у Енисея. Как называлась эта пристань, я не знаю. Кондрат продавал кедровые орехи, солёную черемшу и изделия из берёсты, которые он делал сам. У него были золотые руки. По рассказу В. Астафьева многое совпадает. И высокий картуз, которым он гордился. И руки он всегда держал на животе. Был молчаливый, строгий на вид.
Я написала
Базар у пристани Назимово
Всплывают в памяти вуали,И за собой ведут печальЗаенисеевские дали:Базар, Назимово, причал.Старик разбойничьего вида,Руки сложив на животе,Расположил пастушьи дудкиНа пыльном кожаном мешке.Здесь берестяные зобёнкиПод соль и сахарный песокИ вычурно ножом расписанУпругий, ладный туесок.А чучела прям как живые!Леших имущество и ведьм.Диковины – дары лесные,Мастер-кержак сподобил ведь!Дед, в сыромятные обутыйКержачъи лапти-шептуны,Серьёзный, с виду чуть надутый,С нами общается на вы.Картуз на нём высокий, знатныйГордится им старик не зря,Насунут до бугров надбровныхВремен, поди, ещё царя!Заенисеевские дали,Туманы плисом у воды,И сна прозрачные вуали,И стрекоз крылья из слюды.Солнцем налитый, олифой крытыйКедровокаменный орех.И кровянеет ядовитыйГлаз княженики, как на грех.И, словно магнивая крошка,Просит давно её душа,Брызжет душистая морошка,А гонобобель!.. Хороша!Ушат с солёной черемшойСтоит поодаль в стороне,Такое вряд ли вы едалиВ какой ещё другой стране.И разуму не поддаётсяВесь местный рыночный закон,Здесь добродушно люд смеётся,Здесь самый чистый самогон.Старик разбойничьего вида,Руки сложив на животе,Расположил пастушьи дудкиНа пыльном кожаном мешке.До сдвинутых бугров надбровныхНасунутый его картуз,И весь испачканный черникойБежит мальчонка-карапуз.Всплывают в памяти вуали,ИО судьбе моих предков всё рассказала моя тётя Валя – Валентина Семеновна Фомина, по мужу Даньшина. Кондрат – её прадед, а мой прапрадед. Она живёт в г. Красноярске на проспекте Красноярский рабочий. Её детство прошло в семье прадеда Кондрата. Поэтому она знает все подробности. Когда ей был один год, её отец погиб на фронте в 1941 году, похоронен в Польше. Вскоре умерла её мать. Её взяли на воспитание дочери Кондрата – Дарья и Ксения. Сейчас ей 80 лет. Она начинала работать учительницей начальных классов в г. Уяр (раньше называлось село Клюквенное). Сейчас она нянчит внуков. У неё два сына – Олег и Геральд.
Валентина Семеновна Даньшина, моя тётя
За прибрежным веретеньем
крутовыгнутый озор,
Чалит, чалит теплоходик —
белосахарный узор!
Чалит вдоль по забереги,
огибая мели,
Обступили берега
горы, сосны, ели.
Прихотливые изгибы
и крутые берега,
Чешуёю рыбы-царь
бусит стылая вода.
И мерцают в солнцебое
две полосочки земли,
Дремлют лодочки верх дном
на песчаной отмели.
Прихотливые изгибы
и крутые берега,
Енисей мой, Енисей!
Ой, родимая река!
И мерцает в солнцебое,
растворяется вдали
Теплоходик – белый кубик —
светлое дитя Земли!
За прибрежным веретеньем
крутовыгнутый озор,
Чалит, чалит теплоходик —
белосахарный узор!
Дмитрий был большой франт. Любитель красиво одеваться. Он всегда привозил наряды жене и детям из Москвы, где часто бывал по работе в командировках.
Он останавливался у своей родной сестры Полины Савельевой. Она жила с семьёй на Арбате.
В этот раз он привёз из Москвы детям и жене красивые вещи. На рукаве шерстяной тёмно-синей блузы был вышит гладью шёлковыми нитками якорь золотого цвета. Плиссированная юбка – под цвет матроски. С распущенными волосами, которые от природы были вьющимися, тёмно-каштанового цвета, дочь Лида была похожа на принцессу.
Дмитрий целый день фотографировал детей дома и в парке у фонтана. У него был свой фотоаппарат – редкость в то время.
Вдруг он услышал плач маленькой Лиды. Она крикнула: «Папа, папа, кто уронил яблоньку?!» И действительно – на лужайке лежала вся в цвету дичка. Она была ещё небольшая, но цвела сказочно. Лида плакала. Дмитрий задумался: как успокоить дочку? Он взял её на руки. Ему нечего было сказать. И вдруг в разговор вмешался Леопольд:
– Я хочу Лиде рассказать стишок, и она перестанет плакать. Я его сейчас сочинил.
– Ну, давай, давай, мы слушаем тебя, – сказал отец.
Леопольд начал:
Дикая яблонькаВ парке росла,Дикая яблонькаБелой была.Дикая яблонькаЦвела много лет.Кто погубил её?Где же ответ?Лида перестала плакать, а Дмитрий сказал:
– Ну, ты даёшь, ты же у нас поэтом будешь! Пушкин ты мой! Сейчас мы маме расскажем этот стих.
Дмитрий дома записал стих в свою рабочую тетрадь и вытер слёзы.
– А ты что плачешь? – обняла Дмитрия Роса. – Посмотри, как мне хорошо в новом платье!
– Ничего себе! Да, ты королева у меня! Как хорошо, что Поля в Москве показала магазин, где продают такую красоту.
Лидия, Леопольд и Геральд
Дети Дмитрия и Росы Сальциных, г. Прокопьевск
Платье было из чёрного шифона, с воротником-стоечкой из чёрного бархата. Широкая длинная юбка из шёлка надевалась под платье и делала его таким пушистым и нарядным, что глаз не оторвать. Талия, утянутая поясом, казалась осиной.
– Ты просто звезда! Ты неотразима! Скоро будет открытие первого театрального сезона в новом Драматическом театре, и ты наденешь это платье!
Роса обняла Дмитрия, и они поцеловались.
Было воскресенье. Дмитрий был дома. Он сидел в кресле и читал газету. Роса пошла в парк гулять с детьми.