Дикие пчелы
Шрифт:
– «Добрыми»… – с трудом выдавила Груня. Хотела подняться с нар, но сил не было.
– Вот, попей молока, окрепнешь. Ты тоже, Терентий, подкрепись. Сметанки похлебай, сила будет, – хрипловато говорил и говорил Безродный, подкармливая хозяев.
Сам же, засучив рукава, начал хлопотать у печки. Он привез полпуда жирной изюбрятины, сварил бульон.
– Много есть нельзя, живот скрутит. Помахоньку. Я не уеду, пока ты, Груня, на ноги не станешь. Не такой я уж злой, как ты подумала обо мне на пароходе. Там я спьяна тебе гадостей наговорил. Такого больше не будет. А теперь поспите. Эх, домишко-то у вас, будто водой нанесло. Ну ничего, что-нибудь придумаем. Спите, а я ваши пашни посмотрю. Ить пора хлеба сеять.
– Чего там сеять, ить не боронены.
– Кликну мужиков из Суворова – все сделают.
Пока Маковы спали, Безродный позвал мужиков из деревни. Они проборонили пашню, посеяли пшеницу. Их же попросил рубить лес на дом. Хорошо обещал заплатить. Все закрутилось. Послал в Ольгу за лекарем, чтобы поднять на ноги Терентия: он тоже нужен.
Груня быстро окрепла и скоро сама начала стряпать. Было из чего. А тут лекарь приехал, привез с собой золотые и серебряные иглы, осмотрел Терентия. Долго слушал пульс, долго колдовал над стариком, втыкал в его тело золотые иглы, заставлял после этого спать, поил горькими травами. Через пять дней Терентий мог шевелить ногами, вставать, а на десятый день уже ходил по двору. Умело командовал плотниками, как будто все так должно и быть.
– Да пазы-то поплотнее подгоняйте. Чище угол рубите.
– Кабы не клин, не мох, так и плотник ба сдох, – отшучивались плотники. Это уже были другие люди. Они низко кланялись в ноги Терентию, заискивающе улыбались. А полмесяца назад отмахнулись от него, ничем не помогли.
Терентий вначале был хмур и зол на сельчан, но потом отошел. Просто однажды сам себя спросил: а что бы он на их месте делал? То же бы, что и они с ним сделали. Теперь они все в его руках. Безродный отвалил ему две тысячи рубликов и доверил всю стройку и расчет с работниками. Он ведь и сам строился. На два дома не разорвешься. И строился Терентий с размахом. Дом – пятистенок. Амбар под пудовым замком. Омшаник, потому что Безродный обещал купить ему пчел. В конюшне стояло два сильных мерина. Захотел бы Терентий, могло стоять и пять коней. Только зачем? Сказал же Безродный, что сильно на пашни не надо надеяться. Лучше жить тайгой. Но одно волновало Терентия: как же Груня? Вон она ходит по подворью хмурая, грустная, как затравленная лисичка. Она-то понимает, что не зря так щедр Безродный. Все это он делает ради нее. Но не лежит к нему сердце. А если бы не он? Если бы не подъехал он вовремя… Умерли бы, и никто не узнал. Разве случайный прохожий бы завернул и нашел трупы. Лучше об этом не думать. Все должно уладиться.
Груня начала приглядываться к Степану. Поняла, что он любит ее. Но близко к себе не подпускала. Потом чуть смягчилась, когда справили новоселье. Тоже шумное и бестолковое. Однажды сказала:
– Знаешь, Степан, и люб ты мне и не люб. Не пойму я тебя. Но вижу, что радеешь ради меня. Столько денег ухлопал. Засылай сватов. Судьба, видно.
Безродный просиял:
– Конечно же для тебя, моя хорошая. Завтра же будут сваты…
Потом они съездили в Ольгу. Обвенчались, вернулись в Божье Поле. Степан Безродный закатил пышную свадьбу. Он расщедрился как никогда. Дружкам и были пристав Баулин и уездный староста Ломакин. На подворье стояли столы: в доме не вместились бы все приглашенные. А тут, под липами, под жарким солнцем, еще и лучше.
И снова не было на свадьбе Турина и Калины Козина. Это задело Безродного и чуть даже встревожило. Не хотелось ему иметь здесь врагов. Понимал Безродный, что умница Груня далеко видит. Да и Козин сам себе на уме, хоть и кажется таким простачком.
Не знал о свадьбе только Федька. Он вконец надсадился на пашне и метался в горячечном бреду, простуженный и замотанный тяжелым трудом.
5
Горе мужицкое! Кто тебя выдумал? А где же радость, пусть неспешная, но радость. Нет ее. Столько было положено сил, а проку!
На хлеба упала ржавая роса. Она съела колосья, запудрила их едкой пылью. Родился пьяный хлеб. Будет неурожай, будут голод и бабья нудьга. Все теперь смотрели на тайгу с надеждой.
Безродный вроде бы сочувствовал мужикам, вроде жалел их, обещал помочь, не оставить в беде. А в душе радовался. Будет неурожай – значит легче исполнятся его задумки. А пока миловался с молодой женой на зависть всем, ходил с ней на охоту, учил стрелять из винтовки, револьвера. В тайге каждый должен уметь хорошо стрелять. Груня была ко всем добра, никому не отказывала в помощи, если это было в ее силах. Но Безродный однажды отрубил ей:
– Пойми, Груня, что нам всех не обогреть. Солнце и то по-разному греет землю. Можно подать кусок хлеба нищему, но нельзя прокормить всю деревню. Пусть они работают на нас. Скоро я дам всем работу… – какую, не договорил.
В начале августа, когда листья берез подернулись легкой позолотой, Безродный ушел в тайгу. На прощанье сказал:
– Пойду искать корни женьшеня. Берут меня в компашку. Охота должна быть славная. Не скучай.
Ломакин собрал сход. Заявил:
– Пропадем, люди. Пьяный хлеб земля родила. Наша выручка – тайга.
Охотников набралось много. Турин с ребятами, среди которых был и выздоровевший Федька, ушли за перевал к каменским староверам. На пятый день добрались до Каменки. Нашли наставника Бережнова. Турин с горечью рассказал о бедах русских людей.
– М-да, мыкается народ, и все потому, как таежных мудростей не знает. Наш богоотступник Макар Булавин сделал у себя на пасеке для ивайловцев школу охотников. Мы сделаем для вас. Земли здесь широкие, тайга богатющая – на всех угодий и зверья хватит. Так и быть, дадим вам в учителя наших побратимов и Алексея Сонина. Это добрые охотники и мирских привечают.
– Спаси вас бог, – покорно ответил Турин: его подучили, как надо разговаривать с этими суровыми тайгарями.
Бережнов позвал побратимов и Алексея Сонина. Сонин сказал:
– Чего не помочь? Помогем. Почнем с того, чтобы они умели стрелять, а потом поведем их в тайгу. Покажем наши ловушки, как ставить капканы, солить солонцы и строить лабазы, ловить в реках рыбу заездками и сетями-трехстенками. Все покажем и расскажем. Не боги горшки обжигают, а простые люди.
Стреляли мирские плохо. Не знали они стрельбы по бегущему зверю, не ведали, что пуля может дать рикошет по кустам, а уж влет – никто не мог бы попасть и в шапку.
Но Сонин быстро поднатаскал будущих охотников. Стали стрелять лучше, чище. Устин с побратимами повели божьепольцев на ловушки, показали, как надо строить, маскировать хвоей, чтобы ловушка была неприметна. Делали насторожки, заставляли то же делать каждого. Учили, где ставить капканы на колонка и соболя.
– Соболишка, тот любит ходить по своим тропам. Увидели, где натропил, ставьте под снег капкан. Заместо приманки можно пропитать в меду тонкую лоскутинку ситчика. Соболь медок-то любит. Не однова я видел, как он воевал с дикими пчелами за мед. Но хошь на лапке да прихватит мед-то, – учил Устин. – На колонков важна приманка мясная. И ставить те капканы надыть перед входом в нору аль в какой пустоте под деревом. Мясо суньте в ту пустоту, а капкан перед входом. Полезет колонок за мясом, а тут его и защемит капкан.