Дикие пчелы
Шрифт:
– Чисто бродяга. Прибыл? Ну здоров ли был?
– Здоров твоими молитвами. Как тут дела?
– Все живы. Как охота?
– Еще пара таких ходок, и богачи мы. Фунтов двадцать набрали!
– Где Гришка?
– Скоро явится. Хотел медведя убить, но ранил, а тот на коня метнулся, вырвал лапищей коню брюхо и тут же сдох. Пришлось добивать лошадь. Теперь пешком кандыбает. Готовь баню. Тело зудит. Мошка и клещи заели. Что слышно в народе?
– Всякое, – уклончиво отвечал Терентий. – Приезжал из города исправник, тряс кокшаровских староверов, спрашивал, кто убил корчевщиков, но все без толку. О каком-то Тарабанове говорили, будто его работа, тожить не смог исправник доказать… Баулин заезжал, канючил деньги. Дал я ему сто рублей золотом. Радешенек. Вот они, царевы слуги, за пятак Расею продадут.
– Ну ты, Терентий, без этого самого.
– Да мне-то чо, что думаю, то и говорю. Велел тебе бороду сбрить немедля, будто кто-то пустил слух, что видели бандита с рыжей бородой. Значитца, быть во всем осторожным.
– Сказал ли ты ему, что за хорошую службу и радение он свое получит?
– Все мы свое получим, коли что. Как же, сказал, трижды напомнил. Слушай, Степан, а может быть, хватит? Ить ты теперь озолотился. Бросай это дело-то.
– Ты что, тятя, трусишь? Не боись. Считай, что только распочали. Придет срок – брошу.
– Черт, не распознал я тебя сразу, кто ты и что ты, ни в жисть не пошел бы с тобой. Тяжко. Ради Груни все терплю. Потом нужда…
– Все вы на нужду валите, чуть что. Иди топи баню, гоноши едому.
Щенки настороженно следили за Безродным. От него пахло чем-то страшным. Серый струсил и, поджав хвост, забрался в конуру, Шарик же ощетинился, водил носом, жадно нюхал, но не уходил.
Безродный присел на ступеньку крыльца, начал разуваться. Шарик вдруг пошел с рычанием на него. Остановился. Поднял голову и завыл.
– Еще ты развылся, – зло бросил Безродный, схватил плетку и опоясал щенка.
Шарик захлебнулся воем, глаза налились кровью, присел на лапы и прыгнул на обидчика. Даже удар плети не остановил его. Он впился зубами в штанину и вырвал клок. Степан отпихнул ногой щенка и вбежал на крыльцо. Размахивая плеткой, отбивался от наседающего пса. На шум поспешил Терентий. Отшвырнул Шарика в сторону… Безродный забежал в избу. Терентий надел на Шарика Найдин ошейник и посадил на цепь.
– Вот это пес! – вышел на крыльцо Безродный. – Ну удружил, старик! Помет, говоришь, волчий?
– Думаю, да. Найда пришла из тайги, там с волками повязалась, такое здесь часто бывает. Кто-то торскнет охотника, собака заблудится в тайге, так и пристанет к волкам. Ить волки сук-то редко убивают. Зимой начну с ним колотить кабанов и медведей.
– Сиди уж, колотильщик! Пса мне отдашь. Тебе хватит тех зайцев, что носит Найда.
– Не ем уже.
– Заелся?
– Как сказать, всему свое время. Орех на дереве растет, но не фрукт.
– Как там Груня?
– Скучает. Дело молодое, бабское.
– Будешь у нее, скажи, что ушел в Маньчжурию. Некогда к ней заезжать. Пусть поскучает. А собаку я беру.
– Так и быть, покупай. Но только все это здря. Пес тебе побои не простит. Я однова пнул его ногой, до сих косится на меня. Это же волк, а не собака, понимать надо. Волки зло долго помнят. А потом умнющий волк.
– Чепуха! Но скажи, почему я должен пса покупать?
– Так уж повелось на Руси: купленная собака лучше пойдет на охоту, будет верна хозяину. Десятка золотом – и забирай.
– Ладно. Куплен. Пусть сидит на цепи.
Пришел Цыган. Улыбчивый, вертлявый, обнял Макова. Зашел в избу, перекрестился. Безродный ухмыльнулся. Маков нахмурился и сказал:
– Хоть бы ты свою черную рожу-то не крестил, не кощунствовал бы.
– А отчего же? Человек я крещеный. Бабка меня научила молитвам, даже на исповедях поп меня хвалил за праведность, что, мол, в чужие огороды не лажу, посты блюду, исправно с бабкой в церковь хожу. А потом я у него рысака увел… Ить в Святом Писании так и сказано, что греши и кайся. Вот и каюсь.
– Ладно, балаболка. Садись, чуток перехватим – и в баню.
Выпили по деревянной кружке медовухи. Безродный слегка захмелел. Пьяный, любил похвастать и показать свое богатство.
– Собаку я купил у отца, не собака, а золото. Пошли, Цыган, посмотришь.
Дружки, чуть покачиваясь, приближались к собаке. Пес искоса смотрел на них, тело напряглась. Степан протянул руку, чтобы погладить пса. Но тот коротко выбросил голову вперед, клацнули зубы – из ладони Безродного хлынула кровь.
– В бога мать! – заревел Безродный, пнул собаку в морду, но тут же запрыгал на одной ноге.
Пес прокусил ичиг и ранил палец. Безродный схватил палку и, горбатясь, двинулся на пса. Тот подался назад, молча, без лая и рыка, отступал. Цепь кончилась. Безродный занес палку для удара, но пес опередил его. Резко прыгнул, грудью сбил с ног Безродного, тот упал на спину. К счастью, он был одет в кожаную куртку, пес ухватился за нее и, всхрапывая, начал перехватывать зубами, чтобы добраться до шеи. Он делал это так, как обычно делал с зайцами: ловил их за зад, а потом прижимал к земле, подбирался короткими рывками к шее. Безродный уперся руками в морду собаки, пытался оторвать ее от себя. Еще секунда-другая – страшные клыки вопьются в судорожно ходивший большой кадык…
Цыган остолбенел, лихорадочно думал: «Пусть задавит. Свободен буду. Потом хлопну Макова и уйду с корнями в Харбин, может быть, в Чифу, и заживу припеваючи. А если не задавит? Если Безродный сейчас вывернется, он мне этого не простит». Струсил Цыган, прыгнул на пса, подмял его под себя, выхватил нож и с силой разжал челюсти. Отшвырнул в сторону. Сам тоже отскочил. Безродный со стоном откатился. Потом встал, качаясь, пошел за плетью. Пришел и начал хлестать пса. Тот крутился, пытался поймать жалящий конец плети, рычал, выл, но ни разу не заскулил, не запросил пощады.