Дикие персы
Шрифт:
«Никого нет дома?»
В магазин пошёл или прогуляться? Или со старыми во всех смыслах друзьями сидит за шахматной доской или кружкой пива? Мало ли куда может податься пожилой одинокий мужчина ближе к вечеру. Придётся ждать. На улице ждать, потихоньку замерзая на промозглом, наполненном дождём и солью питерском ветру. Стыдно признавать, но я продолжаю быть честным: извините, оказался в дурацком положении, поскольку мой набор замечательных магических отмычек предназначался исключительно для обыкновенных запоров. Ну, тех, что с ключами. И становился совершенно бесполезен при отсутствии замочной скважины.
«Будем надеяться, что господин Снегирёв просто глух как тетерев. Или сидит в туалете».
Я подождал пару минут, похлопывая себя по бокам, после чего сформировал на домофоне ещё один позывной, дождался его окончания и только собрался отойти к стоящей у подъезда… У парадного! В общем, только я собрался отойти к стоящей в двух шагах лавочке, как дверь призывно распахнулась и на пороге возникла массивная фигура бабушки в бордовом пальто и вязаной бордовой шапке. Что было на её ногах, я не разглядел.
«Отлично!»
Я рванул вперёд.
Нет, не отлично, поскольку просочиться в подъезд… Тьфу! Да ну его, этот сленг! В общем, не отлично, поскольку просочиться к лифту или лестнице мне не позволили. Уловив мои поползновения, массивная старушка молниеносно заполнила дверной проём и грозно, но интеллигентно, в Питере ведь все интеллигенты, поинтересовалась:
— Вы к кому?
Из чего я сделал вывод, что консьержа в подъезде нет. Или же я как раз на него напоролся.
— К Валентину Борисовичу Снегирёву, — сообщил я, улыбаясь своей знаменитой, обаятельной, с легкой хитринкой улыбкой, той самой, что пару недель украшала первые страницы сайтов «Тиградком». Улыбка открыла мне много дверей, но пройти массивную старушку не помогла.
— Вы кто? Кем Валентину Борисовичу приходитесь?
Очень хотелось сказать, что я его сын. Ну, интеллигентно, конечно, сказать, в тон. Мол, «извините, пожалуйста, уважаемая гражданка, не хочу никого обидеть, но я довожусь уважаемому Валентину Борисовичу…»
— Кем?
И снова меня спасла импровизация. И чутьё.
— Из юридической компании, — деловито сообщил я, глазами и голосом превращаясь в юридического клерка по вызову. — Клиенты хотят приобрести один из патентов Валентина Борисовича за большие деньги. Теперь пройти можно?
— Вы в домофон звонили?
Поведение старушки начинало немного раздражать даже меня, выдержанного, как пятидесятилетний коньяк, и предельно хладнокровного мужчину. Тем не менее я остался неимоверно вежлив:
— Два раза звонил. Никто не ответил.
— И не ответит. — Обладательница бордового пальто тяжело вздохнула. — Умер Валя. В прошлую среду схоронили.
Приехали!
Чего-чего, а такого развития событий я никак не ожидал.
— Какая трагедия… — Несмотря на удивление, профессионализм не подвёл, и мне удалось качественно изобразить настолько высокий уровень искренней печали, что старушка решила продолжить разговор:
— Всем жаль, Валя ведь крепким был… казался… Ничего не предвещало.
Ага! Интересно. Неожиданная смерть после неожиданного выхода из игры. Один исчез, второй на кладбище… Я едва не подпрыгнул от возбуждения.
— Как Валентин Борисович умер?
— Сердце. Поехал к дочери в Москву и умер.
— В Москве?
— В поезде, в «Сапсане». — Старушка заговорщицки понизила голос. — Говорят, «Сапсаны» эти только и знают, что людей гробить. Перегрузки там такие, что даже молодые не выдерживают, чего уж о нас говорить, о стариках?
— Я тоже об этом слышал, — в тон подтвердил я. — И ещё читал, что учёные установили, будто сорок миль в час — оптимальная скорость для людей, выше нельзя.
— Вот и я о том же.
Старушка оттёрла меня от двери, и стало ясно, что в подъезд мне не попасть. Впрочем, теперь я в него не стремился. Если господин Снегирёв связан с происходящим, то в квартире я ничего не найду: за две недели можно убрать все следы. Если не связан, там тем более делать нечего.
— Жалко, что с патентом не получилось, — вздохнул я. — Клиент будет недоволен.
— К Валиной дочери обратитесь, — посоветовала старушка.
— Придётся. — Я помолчал, обдумывая, говорить ли «до свидания» или сойдет и так, и неожиданно спросил: — А когда Валентин Борисович умер?
У меня бывает такое: тишина, тишина, тишина — и вдруг правильный вопрос. Что делать — гений. Уточняю на тот случай, если вы забыли: упорный гений.
— Какого числа?
— Восьмого апреля.
Мы возвращались в Москву вместе, только я во втором вагоне, а он в первом. Точнее, возвращался только я, а Валентин Борисович, судя по всему, бежал. Или у меня разыгралась фантазия и у отправившегося к дочери старика действительно не выдержало сердце? Что произошло в первом вагоне «Сапсана», пока я обдумывал поведение Кега во втором? Убийство или несчастный случай?
И чем меня удивят остальные игроки?
Межотраслевая генно-седативная лаборатория корпускулярных технологий ФПП
Москва, Малый Власьевский переулок,
21 апреля, четверг, 17.45
Несложная аббревиатура ФПП расшифровывалась просто: Фонд Прорывных Проектов, а его мудрым основателем, щедрым спонсором, бессменным директором, ведущим разработчиком и единственным сотрудником числился Леонид Пантелеймонович Клопицкий, секретный учёный, доктор наук и просто хороший человек. Выглядел Леонид Пантелеймонович скромно, а изредка — когда по причине благоприобретённой рассеянности не замечал пятен на галстуке, рубашке или брюках — даже затрапезно. Славился вежливостью: с соседями обязательно раскланивался, собачек соседских не пинал, котиков не травил. Славился приступами задумчивости: иногда замирал в тени подходящего тополя да предавался размышлениям о чём-то важном, забывая даже кофе прихлёбывать из бумажного стаканчика… Другими словами, был господин Клопицкий типичным учёным самого что ни на есть ботанического склада, и потому многие соседи никак не могли взять в толк, благодаря чему ухитряется он удерживать за собой лакомый домик в историческом центре исторической Москвы. Да что там удерживать: Леонид Пантелеймонович не только работал, но и жил в маленьком особняке, вызывая зависть у многих не бедных и не слабых людей. Несколько раз нанятые не бедными и не слабыми людьми бандиты и юристы пытались выбить скромного учёного с завидного объекта недвижимости, но всякий раз что-то мешало. Тем бандитам, что поглупее, помехи создавал молчаливый помощник Леонида Пантелеймоновича — гигантских размеров мужчина с непроницаемым, будто у вмёрзшего в лед картёжника, лицом. Размеры мужчины по имени Трофим поражали воображение, и кто-то всерьёз рассказывал, что одну из непутёвых бандитских голов телохранитель скромного учёного попросту раздавил в ладонях. Теми же бандитами, что поумнее, особенно обладателями юридического образования, занимался кто-то ещё, но дело своё этот «кто-то ещё» знал настолько хорошо, что вот уже несколько лет господину Клопицкому неприятные визитёры не досаждали. В результате чего генно-седативные технологии мощно, по-прорывному развивались на корпускулярном уровне. Наверное.
Но не только стяжатели портили скромному учёному настроение…
— Мля, он настоящий? — осведомился Кувалда, вытаращившись на молчаливого Трофима.
— Смотря что ты имеешь в виду под словом «настоящий», — негромко ответил Леонид.
Усложнять великий фюрер не стал:
— Он фвигается?
— Ага.
— Мля… Значит, настоящий.
Вне всяких сомнений, Кувалде доводилось видеть големов. И не раз. И весьма разнообразных, поскольку мастера Тайного Города отличались завидной фантазией. Однако кукла Клопицкого запала дикарю в душу. То ли гигантский рост приглянулся, то ли отсутствие волос, то ли многочисленные чёрные татуировки — к ним Красные Шапки испытывали особенную слабость. Правда, себя дикари разрисовывали обычным способом, а над големом скромного учёного трудились специалисты по магическому татуажу, но эта деталь от внимания великого фюрера ускользнула.