Дикий фраер
Шрифт:
– Ты… – в голосе рыжего, начавшего медленно приподниматься с кровати, звучало скорее изумление, чем боль. – Ты, – повторил он, пытаясь направить свой пистолет с набалдашником глушителя в растерявшегося Костю.
Черное отверстие дула, в которое он заглянул, показалось ему входом в тот самый бесконечный тоннель, по которому души переносятся в небытие.
Плонк! – сплюнул вражеский пистолет порцию свинца. Ох и грохнуло же в ответ! Кинескоп телевизора, взорвавшегося за Костиной спиной, обдал его волной стеклянных осколков и паническим ужасом. Совершенно потрясенный тем, что противник, зачисленный им в мертвецы, продолжает
Когда прогремел выстрел, лицо куда-то исчезло, и не только сизое облачко порохового дыма было тому причиной. Костя вообще временно утратил возможность видеть, настолько внезапной и ошеломляющей была боль, обрушившаяся на него. Источник боли обнаружился парой секунд позже – это была та самая рука, которая проявила самостоятельную инициативу. Пистолета в ней уже не было, а вместе с ним куда-то подевались сразу три пальца, и Костя бессмысленно глядел на получившийся огрызок, не веря, что он принадлежит ему.
Кап, кап… Жур-р… Кровь собралась в струйку, побежавшую на ковер. Он продолжал сидеть на ковре, выставив перед собой руку, которая годилась теперь разве для того, чтобы малевать ею на стенах кровавые разводы. Уцелевшие мизинец и безымянный палец мелко дрожали, потому что вся искалеченная ладонь вибрировала так, словно через нее пропустили ток. Костя понял, что дрянной китайский «тэтэшник» разорвался в его руке во время выстрела.
Ему стоило немалых усилий оторвать взгляд от этого жуткого подарка судьбы и переместить глаза в том направлении, откуда должна была прилететь ответная пуля. Там неистово брыкались две пары ног, обращенные к Косте грязными подошвами с налипшими окурками и бахромой жухлой травы.
Поднявшись на ноги, он, преодолевая головокружение, увидел, что на кровати происходит азартное единоборство, сопровождаемое пыхтением и отрывистыми ругательствами. Красавчик с романтическим именем брал верх. Он уже избавил раненого противника от оружия и теперь наседал на него с подушкой в руках, норовя накрыть ею обращенное к нему лицо. Чем-то это напоминало сценку из Костиного пионерского детства, только возня двух соперников была нешуточной, и разнять обоих могла лишь смерть одного из них.
Мало-помалу преодолев слабеющее сопротивление, красавчик навалился на рыжего парня, после чего оба задергались, как любовники в пароксизме страсти. Две подошвы, которые были размером побольше и находились внизу, задергались мелко-мелко…
Он еще умирал, когда Костя шагнул вперед, неуклюже сорвал со второй, невостребованной, подушки наволочку и принялся закутывать в нее кровоточащую руку, шипя от каждого прикосновения к обрубкам пальцев. Получилось что-то вроде боксерской перчатки. По-матерински бережно прижимая спеленутую конечность к груди, Костя скорбно смотрел на красавчика, медленно распрямляющегося над уже неподвижным телом, и беззвучно шевелил губами.
– Что? – истерично взвизгнул тот. – Ты чем-то недоволен?
Держа перед собой подушку, которой был удушен противник, он смотрел на Костю с таким видом, словно собирался примерить свое орудие убийства к нему. Косте пришлось срочно поднапрячь
– Я говорю: молодец… Вовремя сориентировался…
Неудачно выбранное многосложное слово протискивалось сквозь Костину глотку так долго, что он уже и не надеялся, что когда-нибудь договорит его до конца.
Подушка медленно опустилась. Наволочка с одного ее бока была излохмачена, словно побывала в острых зубах шкодливого щенка. Машинально переведя взгляд на рыжего покойника, Костя увидел, что челюсти того крепко-накрепко стискивают вырванный лоскут ткани, а лицо облеплено пухом. Лис, подохший в курятнике, где рассчитывал безнаказанно прикончить пару цыплят. В его глазах, устремленных к потолку, остекленела обида. Оранжевая россыпь веснушек выделялась на совершенно белом лице так четко, словно его насквозь проела ржавчина.
– Я-то молодец, – согласился красавчик, швырнув подушку на пол. – И без тебя знаю, что молодец. Зато ты – гад ползучий. Всю жизнь мне сломал, сволочуга! А теперь я еще чуть не помер по твоей милости.
– Я тебя спас, – напомнил Костя, едва ворочая одеревеневшим языком. Ему приходилось пристально вглядываться в собеседника, чтобы хотя бы отчасти видеть его лицо, норовящее затеять хоровод вместе со стенами, потолком и предметами обстановки. – Голова кружится, – пожаловался он.
– А со стороны незаметно, – съехидничал красавчик.
Косте было совсем не до шуток.
– Ты должен мне помочь, – сказал он слабеющим голосом. – Нужно убираться… Скоро здесь будет милиция…
– Я? – Красавчик задохнулся от негодования. – Должен? Тебе?.. Это ты мне задолжал! Автостоянку помнишь, сволочуга? Как развел меня, помнишь?
– Джип «Чероки». – Костя заменил утвердительный кивок опусканием век, на что потребовалось значительно меньше усилий. – Двадцать штук баксов… Было дело, признаю…
– Сорок! – заорал красавчик. – Сорок штук! Ты готов мне их возместить? Давай! А нет, так сиди и дожидайся ментов. Если не подохнешь раньше от потери крови! Менты явятся, а ты готовенький. Очень удобно. Ни допросов тебе, ни следствия. Прямиком в морг – благодать. – Он нервно засмеялся.
– Я все верну, – прошептал Костя. – С процентами. – Тут его бросило вперед, и он не упал лишь потому, что успел ухватиться за плечо стоящего напротив. – Ты поможешь, – бормотал он, покачиваясь как пьяный, обнимающий фонарный столб. – Мы уйдем вместе… Я знаю, где лежат деньги… Два миллиона… Это полсотни сраных «Чероки»…
– Ты про тот чемоданчик, которым Стингер интересовался? – Красавчик сделался деловитым и внимательным, вылитый клерк солидной фирмы. Даже изрядно измятый костюм не мог испортить приятное впечатление, которое он производил.
– Про тот самый… – Костя дотянулся до бутылки, влил в себя остатки коньяка и временно почувствовал себя так, словно хлебнул живой воды. – Набрось на меня пальто и идем, – сказал он окрепшим голосом. – Здесь нельзя дольше оставаться…
Вскоре пальто накрыло Костины плечи, а перед его ногами бухнулись ботинки, которые красавчик явно не собирался помогать обувать.
– Не стой истуканом! – разозлился Костя. – Мы должны успеть до рассвета, а ты из себя гранда испанского корчишь!
Красавчик посопел немного и склонился над Костиными ногами, занявшись процессом шнуровки. При этом он пытался сохранять вид строптивый и независимый, что было довольно-таки глупо, учитывая его коленепреклоненную позу.