Дикий остров
Шрифт:
— Бог здесь один, — устало напомнил человек с прозрачными глазами. — Только вот вы не ангелы. Вам ничего и делать-то не надо было. Только чтобы кирпич упал в нужное время в нужном месте. И если человек в этом месте оказался случайно, это его судьба. А если я его туда привел, я судьба и есть. Ты понял меня?
— Понял. Значит, пока не судьба.
Человек в кресле обернулся. Посмотрел пристально прозрачными глазами, усмешки на остроносом лице не обнаружил, снова вернулся к своим мыслям.
— Ладно, пусть так. Вопрос времени. А
— Завтра к вечеру доберутся сюда. Если ничто им не помешает. — Остроносый позволил себе коротко хохотнуть.
— Что у вас там?
— Все по плану. Им уж точно не выбраться. А под конец их такая штука ждет… Боб придумал.
— Боб? Придумал?
— На этот раз сработает. Точно. Не уйдут они от судьбы, — слегка поподличал остроносый.
— Ладно, иди. Хотя постой.
Щелкнул пультом. Вызвал на плазменном экране морду гориллы.
— Эта откуда взялась? Тоже Боб придумал? Вы мне о ней ничего не говорили.
— Верите, босс…
— Не верю. Какой я тебе босс?
— Простите, хозяин. Но мы действительно не знаем, откуда взялась эта обезьяна.
— То есть?
— Не заказывали мы обезьяну.
— Откуда ж она взялась?
— Живет здесь.
— Филиппыч… Остров сто квадратных километров. Вы ж должны были все обследовать.
— Дык она ж хитрая, сука. Пряталась все время, потом вдруг вылезла, девку схватила, поволокла. Еле успели наверх забраться, чтоб камни, как вы придумали, бросать.
— Побросали. Ладно, увянь.
Остроносый исчез.
Акулы скалили зубы за стенками аквариумов. Обезьяна в стоп-кадре смотрела укоризненно.
Команда капитана Криса вышла на пятый уровень.
Везет им пока. Игра-то еще не окончена.
Игра ему нравилась.
Глава пятнадцатая
1
Крис так решил — идти по плато, на которое выбрались, сколько бы оно ни тянулось. Спускаться ниже, только если начнутся скалы, камни да ущелья. Тогда двигаться поближе к лесу, животной и растительной пище и воде. Казалось, так скорее можно добраться до цели.
Вот Столовая гора — бока у нее гладкие, ровные, вертикально поднимаются вверх. И если приглядеться, можно увидеть облако мелкой черной пыли со стороны океана. Там, как сказал Юнг, шумный птичий базар.
Элегантные птицы в черных пиджаках и белых галстуках ведут себя как встрепанные жилички на коммунальной кухне. Крыльями машут, клюют друг друга. На какое-то время успокоятся, рассядутся чинно, вежливые и предупредительные, как брокеры перед открытием биржи. Сигнал прозвучал, строка на экране побежала, чернопиджачные «менеджеры» мгновенно сходят с ума — орут гортанно, крыльями машут, снимаются с места, кружат над океаном. Ветер, волны бросаются одна за другой на камни, как самоубийцы, разбиваются в мелкую водяную пыль, и она поднимается невидимо, слегка остужая горячие и вздорные птичьи головы.
А здесь, над плато, воздух дрожит, как жидкое стекло, и даже ветер на лету плавится. Блеск соломенной травы ярок, желт и нестерпим для глаз. Серые, пыльные комочки эдельвейсов. Такие же красивые по названию и заурядные по виду, летают бабочки аполлоны. Что-то латиноамериканское во всем пейзаже — блеск и нищета в одном флаконе. И жара, жара, жара…
Юнг топтал горную солому, монотонно, как колхозная сноповязалка. И точно так же однообразно перемалывались в его голове обида и недоумение.
Собирался с духом, отставал потихоньку, чтобы со Светой поговорить, спросить — что она, в самом деле, но она, точно угадав его планы, то отходила до Тартарена, то бежала вперед до самого Криса.
На такой пробежке в конце концов поймал ее за руку, бормоча: «Подожди», она руку дернула: «Пусти», он держал крепко.
— Пусти, сказала! — остановилась, сердито посмотрела.
— Не пущу, — уперся Юнг. — Скажи сначала…
На ступню его пятку опустила, он согнулся, она руку выдернула. Побежала было, он за ней, прихрамывая. Остановилась, поджидая.
Пошли рядом — он, припадая на ногу, она, насупившись.
— Больно? — спросила про ногу.
— Что? — не понял он. Потом сообразил: — Больно, но не там.
— А мне, думаешь… Читать такое…
— A-а… Так я и думал. Не поняла ты ничего.
— Ну где уж нам. Ты хоть знаешь, что у тебя проблема?
— Ты о чем? — вспомнил он про черную кошку.
— О том… Я чего-то не пойму — что в тебе не так-то? Ну если бы ты заикался, или там толстый был, или косой.
— Что?
— То! Если парню с твоей внешностью нужны уверения друзей, чтоб за девчонкой решиться ухаживать, — значит, с ним что-то не так.
Действительно, подумал Юнг. Со мной что-то не так. Или с ними со всеми.
— Ну и что. А если я просто серьезно к этому отношусь? Значит, я уже больной, что ли?
— Очень серьезно — как же. Когда капитан тебя шпионить ко мне подослал, про какого-то Аркадия выпытывать, — сразу в душевные разговоры пустился. Психолог хренов, тонкая организация. «Не верю, чтобы все, что она про себя рассказывает, было правдой», — процитировала, передразнивая. — А я все думала: если бы он правду узнал, наверное, и вовсе не подошел бы?
— А ты попробуй рассказать. Может, подойду.
Остановилась, подумала. Головой тряхнула:
— Нет! Не буду я тебе ничего рассказывать… И не лезь ко мне больше!
Гена Жариков сзади допыхтел, прокомментировал:
— Вот-вот. Не лезь к ней.
Дальше они пошли вместе, как будто Света Генку этого от себя раньше не гнала.
Все из-за записей этих идиотских, думал Юнг. Выбросить их, что ли?
Вытащил книжицу из-за пояса, взвесил на руке и снова убрал. Потому что дело тут не в его записках. Ведь ничего такого, чтоб так вот завестись, нет в них. Тогда что с ней происходит?