Дикий убийца
Шрифт:
— Ты в порядке? — Спрашивает он хриплым от беспокойства голосом. — Вся кровь принадлежит кому-то другому?
Я киваю, чувствуя, что не совсем уверена, могу ли говорить.
— Думаю, да, — выдавливаю я. — На самом деле ничего не болит, кроме моего колена, потому что я споткнулась…
Руки Левина скользят вниз по моим бокам, по рукам, его взгляд скользит по мне с внезапной интенсивностью, которая застает меня врасплох, его голубые глаза прикованы к моим.
— Ты уверена? Тебя ничего не задело? Ты в порядке?
Внезапно я ощущаю его руки на себе как нечто большее, чем
— Я в порядке, — выдавливаю я. — Мне просто нужно привести себя в порядок, вот и все. Я не большая поклонница того, чтобы быть покрытой чьей-то кровью.
— В хвостовой части самолета должен быть туалет. — Левин тяжело сглатывает и кивает мне. — Продолжай. Я буду здесь, когда ты вернешься.
По какой-то причине мне не хочется отходить от него даже на минуту. На его лице появляется выражение, которое я не могу до конца расшифровать, как будто он вспоминает какую-то старую боль, и у меня возникает внезапное глубокое желание узнать, что это. Чтобы понять, почему он смотрит на меня так, как будто видит что-то, что у него отняли. Но я также хочу привести себя в порядок. И что-то подсказывает мне, что даже если я спрошу, он не ответит.
Поэтому вместо этого я поворачиваюсь и ухожу, оставляя его опускаться на одно из сидений, прижав руку ко рту, когда я ухожу.
16
ЛЕВИН
С ней все в порядке. Это не одно и то же. Совсем нет. Я до сих пор не могу остановить бешеное биение своего сердца или забыть то чувство, как будто оно на мгновение остановилось, когда я увидел, насколько она была покрыта кровью.
Кровь повсюду. Из нее вытекали галлоны крови, пропитывающие белые простыни. Крови больше, чем может вместить такое миниатюрное тело. Солнечный свет, отражающийся от разбитого стекла, кольцо с бриллиантом покрытое алым. Рана настолько зияющая, что ее никогда не удастся закрыть. Она никогда не была закрыта. Я и сейчас чувствую это в своей груди, воспоминание такое же острое и режущее, как те осколки стекла, даже спустя все эти годы.
Единственная женщина, которую я когда-либо любил. Женщина, которую я не смог защитить.
Женщина, которая умерла, потому что я попросил ее остаться со мной. Потому что я был слишком слаб, чтобы продолжать идти по жизни в одиночку, как только узнал, что она в ней существует.
С Еленой все в порядке, снова говорю я себе, глядя, как она уходит. В ее походке нет заминки, ничего такого, что заставляло бы думать, что с ней вообще что-то не так. Это вся кровь людей, которых я убил, а не ее. Но я все еще чувствую, что сделал что-то не так. Как будто это моя вина, что этот человек узнал меня, когда я понятия не имел, что он будет там. Его не было в списке гостей Диего, потому что он делал ставки удаленно. Я не мог знать. В любом случае, это похоже на мою вину. Моя вина в том, что она была в опасности. Моя вина в том, что ей пришлось увидеть то, что она увидела сегодня.
Возможно, пришло время повесить трубку, Волков. Возможно, такая жизнь больше не для тебя.
Я говорю себе, что это не имеет значения. Что мы скоро будем в Бостоне, и я передам Елену ее сестре, и на этом все закончится. Я, вероятно, больше никогда ее не увижу. Я вернусь в Нью-Йорк, вернусь к обучению следующего поколения ассасинов Виктора для Синдиката, и все это останется в прошлом. Это будет не лучшая работа, которую я когда-либо делал, но, по крайней мере, она будет выполнена. Елена будет в безопасности, и сделка с картелем Сантьяго останется в силе.
Я чувствую себя в этом довольно уверенно до того момента, пока не чувствую тяжелое давление пистолета на свой затылок…
Мне не нужно смотреть, чтобы знать, что это такое. Это происходит не в первый раз. Если я переживу этот полет, то, скорее всего, это не будет последним, учитывая, как складывается моя жизнь.
Но вопрос в том, какого черта кто-то в этом самолете приставил пистолет к моей голове?
— Вставай, Волков, — произносит густой голос с акцентом. — Вставай, и мы поговорим, прежде чем убить тебя.
Двое мужчин протискиваются мимо того, кто стоит позади меня, направляясь в заднюю часть самолета. Несомненно, направляются в ванную, где Елена моется. Эта мысль приводит меня в бешенство, прожигая насквозь с такой яростью, какой я не испытывал уже долгое гребаное время, и я чувствую себя напряженным, готовым сделать шаг, когда у меня появится шанс.
Самолет должен был стать безопасной точкой. Как только мы оказались здесь, ничто другое не должно было пойти не так.
Но что-то пошло чертовски блядь не так.
Крик Елены из ванной дает мне нужный момент. Мужчина, приставивший пистолет к моей голове, слегка вздрагивает, и я пригибаюсь, перекатываясь на бок с сиденья. Он не стреляет, как я и ожидал. Выстрел в самолете, дело немалое, и он не будет стрелять без крайней необходимости. То, что он делает, также именно то, чего я ожидал. Он идет на меня с ножом, и я готов к нему.
Елена снова кричит, и я поднимаю глаза, чтобы увидеть, как двое мужчин борются с ней, также вооруженные ножами. Она вырывается из их хватки, борется, и я вижу, как они пытаются надеть на нее наручники, пока я пытаюсь заставить мужчину, пытающегося ударить меня ножом, зафиксировать ногу, уворачиваясь от вонзающегося лезвия.
Я потратил годы, обучаясь стольким боевым искусствам, каким только мог. Я хорош в этом виде боя, но этот человек более жилист, чем я, и это делает его трудным противником. Лезвие задевает мою руку, вновь открывая рану, нанесенную прошлой ночью, и я шиплю сквозь зубы, когда мне удается схватить его и опрокинуть на спину.
— Левин! — Елена выкрикивает мое имя, когда я вижу, как на нее надевают наручники и толкают на одно из сидений, в то время как двое других мужчин приближаются ко мне. — Левин, берегись!