Дикий волк (Сборник НФ)

Ле Гуин Урсула Кребер

Его слова едва слышны сквозь морской прибой.

Он говорит и слышит с трудом. На кровати его сидит незнакомец, держит шприц и смотрит на него.

— Это поможет, — говорит незнакомец. — Он приходит в себя. Плохо? Еще бы. Приняли все за раз?

Он показывает семь пластиковых оберток.

— Дикая смесь барбитурата и декседрина. Что вы хотели с собой сделать?

Дышать трудно, но тошнота прошла, осталась только слабость.

— Все помечены этой неделей. — продолжал врач.

Это молодой врач с каштановым хвостом на голове и плохими зубами.

— Следовательно,

вы их получили не по своей карточке. Я вынужден говорить об этом. Мне это не нравится, но я получил вызов и у меня нет выбора. Но не беспокойтесь. Это не уголовное преступление. Вы должны будете вернуться в полицию и вас отправят в Медицинскую школу или клинику для обследования. Там вас пошлют к врачу или назначат ДТЛ — добровольное терапевтическое лечение. Я уже заполнил бланк с помощью вашей идентификационной карточки. Теперь мне нужно знать только, давно ли вы превышаете норму использования наркотиков.

— Несколько месяцев.

Врач что-то записал на листочке, положив его на колено.

— У кого вы заняли фармокарточку?

— У друзей.

— Назовите имена.

Немного погодя врач сказал:

— Одно имя, по крайней мере. Пустая формальность. Это никому не причинит неприятностей. Они лишь получат замечание от полиции, и в течение года их фармокарточка будет под контролем. Простая формальность. Одно имя.

— Не могу. Они хотели мне помочь.

— Послушайте, если вы не назовете имена — это неповиновение. Вас посадят в тюрьму или подвергнут принудительной терапии в институте. Во всяком случае легко можно проследить вашу карточку, на это нужно только время. Давайте, назовите хоть одно имя.

Он закрыл лицо руками, чтобы спастись от невыносимого яркого света, и сказал:

— Не могу.

— Он пользовался моей карточкой, — сказал лифтер. — Да. Мэнни Аренс, 247-602-6023.

Перо врача заскрипело.

— Я никогда не пользовался твоей карточкой.

— Ничего, проверять не станут. Теперь все пользуются чужими карточками, а все проверить невозможно. Я отдал взаймы свою, а пользовался чужой, и так все время. У меня их целая коллекция. Я принимаю такое, чего нет в моей карточке. Спокойнее, Джордж.

— Не могу.

Он хотел сказать, что не позволит Мэнни лгать из-за него.

— Через два-три часа вам будет легче, — сказал врач. — Но сегодня никуда не ходите. Все равно забастовка водителей, поезда ведут национальные гвардейцы, и вообще сплошная путаница. А мне придется идти в государственный комплекс, в десяти минутах отсюда, черт побери.

Он встал, и кровать подпрыгнула.

— В этом комплексе двести шестьдесят детей больны квашноркортом. Голод. Не хватает протеина. Что я могу для них сделать? Я уже затребовал для детей минимального протеинового рациона и ничего не получил. Сплошная красная лента и извинения. Они вполне могут сами купить себе пищу. Так мне сказали. Конечно, могут. Но где ее взять? Делаю им уколы витамина «С» и пытаюсь не замечать голод…

Дверь хлопнула. Мэнни присел на кровать.

Слабый сладковатый запах, как от свежескошенной травы, Он закрыл глаза и из тьмы послышался отдаленный

голос Мэнни:

— А хочешь быть живым?

2

Вход к богу — несуществование.

Чуанг Цзе II

Из кабинета доктора Уильяма Хабера не было видно гору Маунт-Худ. Кабинет помещался внутри Восточной Башни Вильяметты на шестьдесят третьем этаже, и из него вообще ничего не было видно. Но на одной из лишенных окон стен кабинета висела большая фотография горы Маунт-Худ, и доктор Хабер смотрел на нее, разговаривая с медсестрой по коммутатору.

— Кто этот Орр, Пеппи? Истерик с симптомами проказы?

Сестра сидела всего лишь в трех футах от стены, но внутренний коммутатор, подобно диплому на стене, внушает пациентам почтение, впрочем, как и доктору. Не годится психиатру открывать дверь кабинета и кричать:

— Следующий!

— Нет, доктор, истерик — это мистер Грин. Он придет завтра в десять. А этого к нам направил доктор Уотерс из Университетской медицинской школы. Случай ДТЛ.

— Приверженность к наркотикам. Верно. История болезни уже у меня. Ладно, пришлите его ко мне, когда он появится.

Тут же он услышал, как остановился лифт, открылась дверь, затем шаги, неуверенные; открылась дверь в приемную.

Прислушавшись, доктор мог услышать хлопанье дверей, стук пишущих машинок, голоса, шум воды в туалетах по всей башне над ним и под ним. Хитрость заключалась в том, чтобы не слышать этого всего. Единственная прочная стена — в голове.

Пеппи заполняла карточку, как обычно при первом посещении пациента. Ожидая, доктор Хабер снова взглянул на фотографию и подумал, когда ее могли снять. Синее небо, снег с подножия до вершины. Несомненно, много лет назад, в шестидесятые или семидесятые. Эффект нарастал постепенно, и Хабер, родившийся в 1962 году, ясно помнил голубое небо своего детства.

Сейчас вечные снега сошли с гор всего мира, даже с Эвереста и Эльбруса.

Но, конечно, вполне могли раскрасить современную фотографию, нарисовать голубое небо и белую вершину. Сказать наверняка невозможно.

— Добрый день, мистер Орр, сказал доктор Хабер.

Он встал и улыбнулся, но руки не подал, потому что у многих пациентов был выработан прочный страх физического контакта.

Пациент неуверенно отдернул протянутую руку, нервно поправил галстук и сказал:

— Здравствуйте.

Галстуком служила обычная длинная цепочка из посеребренной стали. Одет обычно, по стандарту клерка, консервативная прическа — волосы до плеч, короткая борода. Светлые волосы и светлые глаза, низкорослый, легкое недоедание. Хорошее состояние здоровья, от двадцати восьми до тридцати двух лет. Неагрессивный, спокойный, мягкий, традиционный. Хабер часто говорил, что самый ценный период взаимоотношений с пациентом — первые десять секунд.

— Садитесь, мистер Орр. Вот так. Курите? С коричневым фильтром — транквилизирующие, с белым — безникотиновые.