Дикое племя
Шрифт:
— Я позволил своему инстинкту завести меня сюда, потому что все люди, когда-то преданные мне, были уведены в рабство, — сказал он. — Я пришел в их деревню, чтобы увести с собой в более безопасное место, а нашел… только то, что осталось от работорговцев. И тогда я побрел назад, не заботясь о том, куда ведут меня собственные ноги. И когда они привели меня сюда, я был удивлен и в первый раз за многие дни обрадован.
— Мне почему-то кажется, что твоих людей частенько забирают у тебя из-под носа.
— Это не кажется, так и есть на самом деле. Вот почему теперь я собираю их всех поближе друг к другу, на новом месте. Там мне будет легче их защищать.
— Я
— Я знаю. Ты будешь очень ценной для меня. И я думаю, что точно так же ты сможешь защитить и других.
— Так значит, я должна оставить своих людей, чтобы защищать твоих?
— Ты должна покинуть их, чтобы в конце концов оказаться рядом с теми, кто похож на тебя.
— Уйти с тем, кто убивает людей и как в саван заворачивается в их тело? Мы совсем не походим друг на друга, Доро.
Доро только вздохнул, и взглянул на ее дом — небольшое прямоугольное строение, круто наклоненная крыша едва не касалась земли. Стены дома, как и окружавшие двор, были сделаны из красноватой глиной. У него возникла непонятно откуда взявшаяся мысль, связанная с этой красной глиной: он ее уже встречал в домах индейцев на юго-западе Северо-Американского континента. Но воспоминания заглушила мысль о том, найдется ли в доме хоть какая-нибудь постель, пища и вода. Он был таким уставшим и голодным, что едва ли мог вступать сейчас в спор с этой женщиной.
— Дай мне поесть, Энинву, — сказал он. — Тогда у меня вновь появятся силы, чтобы уговорить тебя покинуть это место.
Она удивленно взглянула на него, а затем рассмеялась. Правда, смех получился какой-то напряженный. Ему показалось, будто ей не хочется, чтобы он оставался в ее доме, ел и пил здесь. Она вообще не хотела, чтобы он оставался рядом с ней. Она верила всему, что он рассказал о себе, и очень боялась, что он действительно может уговорить ее отправиться с ним. Она хотела, чтобы он ушел, — во всяком случае, одна ее часть совершенно определенно этого хотела. Но можно было сказать почти с уверенностью, что существовала еще другая ее часть, которая была заинтригована и хотела узнать, что может случиться, если она все-таки покинет свой дом и уйдет с этим чужеземцем. Она была чересчур непоседливой, чересчур живой. Благодаря своему складу ума она всегда умудрялась попадать в различные неприятности. Так было сейчас — и то же самое, видимо, ожидало ее и впредь.
— Хотя бы кусочек батата, Энинву, — сказал он, улыбаясь. — Я ничего не ел сегодня.
Он был уверен, что она его накормит.
Не говоря ни слова, она вышла в другое, еще меньшее сооружение и вернулась, держа в руках два крупных батата. Затем она провела его на кухню и предложила сесть на расстеленную шкуру — видимо, учитывая то, что из одежды на нем была лишь одна набедренная повязка. По-прежнему оставаясь в облике мужчины, она выпила вместе с ним немного пальмового вина, заедая его орехами колы, и только после этого занялась приготовлением пищи. Кроме батата у нее под рукой оказались овощи, копченая рыба и пальмовое масло. Она быстро раздула огонь из тлеющих углей в очаге, составленном из трех больших камней, поставила на него глиняный котел с водой, затем принялась чистить батат. Порезав его на кусочки, она бросила их в кипящую воду, чтобы они стали достаточно мягкими. Так делают все люди ее племени. Она могла бы приготовить суп из овощей, масла и рыбы, но это потребовало бы больше времени.
— И чем же ты питаешься? Просто воруешь пищу, когда почувствуешь голод?
— Да, — сказал он. Он крал больше, чем пищу. Если поблизости не было знакомых ему людей — или если он приходил к людям, которых знал, но те были почему-либо неприветливы с ним, — он просто забирал у них новое, сильное и молодое тело. И никто, никакой человек, никакая группа людей не могли его остановить. Никто не мог ему помешать делать все, что он захочет.
— Как вор, — с отвращением сказала Энинву, хотя было и не похоже, что она говорит это всерьез. — Ты воруешь, ты убиваешь. Что еще ты делаешь?
— Я строю, — тихо ответил он. — Я подыскиваю земли, чтобы поселить на них людей, которые немного, а может быть и значительно отличаются от обычных. Я ищу их, собираю в группы, и хочу создать из них новых сильных людей.
Она с удивлением смотрела на него, не отводя глаз. — И они позволяют тебе это делать? Забирать их из родного племени, забирать из семей?
— Некоторые из них забирают с собой и свои семьи. У многих вообще нет семьи. Необычность этих людей делает их изгнанниками, и поэтому они с радостью отправляются вместе со мной.
— Всегда?
— Достаточно часто, — сказал он.
— А что бывает, когда люди не идут с тобой? Что происходит, если кто-то из них говорит: «Мне кажется, что очень многие из твоих людей умирают, Доро. Лучше мы останемся там, где мы живем».
Он встал и направился к дверному проему, ведущему в другую комнату. Там виднелись два глиняных лежака — жесткие, но все же очень привлекательные. Он должен поспать. Хотя тело, которое он сейчас носил, было молодым и сильным, это было всего лишь обычное тело. Если он будет осторожен в обращении с ним, станет давать ему надлежащий отдых и пищу, не доводя до истощения, оно может прослужить еще несколько недель. Но если он продолжит изнурять это тело так, как он делал, когда разыскивал Энинву, оно отслужит свой срок гораздо раньше. Он вытянул руки перед собой, опустив вниз ладони, и заметил без всякого удивления, что они дрожат.
— Энинву, я должен поспать. Разбуди меня, когда еда будет готова.
— Подожди!
Неожиданная резкость, прозвучавшая в ее голосе, заставила его остановиться и обернуться.
— Ответь мне, — сказала она. — Что бывает, когда люди отказываются идти с тобой?
Неужели это было все? Он оставил ее вопрос без ответа, забрался на один из лежаков, улегся на покрывавший его матрац и закрыл глаза. Ему казалось, еще прежде чем сон подступил к нему, будто он слышит, как она заходит в комнату. Но он не обратил на это никакого внимания. Уже очень давно он открыл для себя, что люди становятся более сговорчивыми, когда он дает им возможность самостоятельно найти ответы на подобные вопросы. Только дурак нуждается в прямом ответе. А эта женщина была отнюдь не глупой.
Когда она разбудила его, дом был наполнен запахами пищи, и он быстро поднялся, чувствуя сильный голод. Он сел рядом с ней, вымыл руки водой из широкой глиняной чашки, которую она ему подала, а потом прямо пальцами подхватил со своей тарелки кусок разваренного батата и опустил его в общий котел с наперченным супом. Еда была очень вкусной и питательной, и поэтому некоторое время он был поглощен только ей, не обращая никакого внимания на Энинву. Она, как он успел заметить, во время еды тоже не имела склонности к каким-либо разговорам. У него вдруг всплыли очень давние воспоминания, оставшиеся с тех пор, когда он жил какое-то время среди ее народа: между омовением рук и принятием пищи должна быть еще короткая религиозная церемония. Пища и пальмовое вино обязательно подносились богам. Он спросил ее об этом, когда его собственный голод был уже почти утолен.