Дикое Сердце 1 часть
Шрифт:
– Посаженный отец ждет Айме у дверей. И Ренато просит, чтобы вы вложили ей в руки это.
– Вложи сама, дочка, – София сердечно улыбнулась, возможно пытаясь разгадать мысли на ее прекрасном лице. Моника без колебаний вложила белый и надушенный букет невесты в руку Айме, одновременно указывая:
– Это последнее, сестра. Тебе остается только пойти к алтарю.
– Ты не пожелаешь мне удачи? – спросила Айме с оттенком насмешки в голосе.
– Всей душой, сестра, – искренне подтвердила Моника.
Прекрасная невеста медленно приближалась к алтарю, опираясь ладонью о руку старого губернатора, который казался внушительным в безупречно вышитом
– Айме де Мольнар и Биксе-Вилье, хочешь ли ты взять в мужья Ренато Д`Отремон и Валуа?
– Да, хочу.
Рука священника поднялась, чтобы благословить склоненные у алтаря головы. В тишине сдерживаемых дыханий дрожало волнение тех минут, столь различное по природе, и находящееся в разных сердцах. Слезы стояли в глазах Софии и Каталины; добрая, сдержанная, зрелая улыбка на губах мужчины, представлявшего власти Франции на отдаленном тропическом острове; воплощение чистого счастья в ясных глазах Ренато; странный загадочный блеск в глазах Айме, а отдельно от всех, рядом с боковой дверью храма, скрестив руки на груди, словно пытаясь сдержать чрезмерное биение сердца и заглушая боль в тишине, стояла отрешенная Моника. Губы были сухими и лихорадочными, невидящие от грусти глаза уже не могли плакать, колени мягко подгибались, словно вес хрупкого тела был слишком тяжел, а мысли, сгорающие сами по себе, светящиеся и пожиравшие себя, как свечи алтаря, сконцентрировались в нескольких словах молитвы:
– Дай мне силы, Боже мой, дай мне мужество и силы! – заблестело кольцо новобрачной на пальце Айме, упало на серебряный поднос тринадцать золотых монет, рука священника снова поднялась, а губы шептали:
– Замужние женщины подчинены мужьям, как Богу, ибо мужчина есть голова женщины, как Христос есть глава церкви. Вы, мужья, возлюбите своих жен, как Христос возлюбил свою церковь и принес себя в жертву ради нее, потому что написано в Книге Бытия, стих 24: «Да оставит человек отца и мать свою, и соединится с женой своей, и будут оба одной плотью». Таким образом, возлюбите жену свою, как себя самого, а жена, подчиняйся и уважай своего мужа. Пребывайте дети мои, объединенные навсегда святой и сильной связью брака, потому что вы имеете обязательство подавать пример остальным. Пусть ваш очаг будет примером для тех, кто меньше знает и имеет. Пусть будет ваша жизнь отражением и нормой христианских добродетелей, доброты и благоразумия, и да пребудет покой и счастье в этом мире и вечное спасение друг друга, да наградит вас этим Бог. Аминь.
Не имея сил приблизиться, Моника слышала слова поздравлений и пожеланий; и сейчас, подавленная безымянной болью, видела пожимающие руки, как проходила Айме под руку с Ренато по узкой тропе цветов к дверям церкви, и смотрела, как они удалялись и затерялись, как будто разом погас свет мира, как будто разверзлась на миг земля, чтобы поглотить красоту жизни, как будто исчез весь смысл существования, и тихо молила:
– Да свершится Воля Твоя здесь на земле, как и на небе.
Ослепительный и резкий свет далекой молнии – это было единственным, что осветило песчаный берег. Высокие обрывы скал, буйное
Мощным движением Геркулеса он втащил шлюпку на песчаный берег, избавляя ее от возможной ярости моря. Он собирался бросить весла внутрь, когда что-то задвигалось под скамейкой, и он сердито спросил:
– Что это? Кто там?
– Это я, капитан.
– Огонь преисподней! И какого черта ты тут делаешь? Как сюда забрался? Почему сделал это? Отвечай!
– Я хотел поехать с вами, капитан, увидеть новую хозяйку.
– Суешь нос не в свое дело, – хотел отругать Хуан, но голос не соответствовал этому. – Кто разрешил не подчинятся мне? А если бы шлюпка перевернулась, пока мы подплывали к берегу?
– С вами она не переворачивается. А если и перевернется, то я умею плавать. Я умею прыгать с самого высокого места и опускаться до дна, когда ищу монету.
– Ладно, хорошо. Думаю, тебе приходилось искать монеты даже на дне ада, – согласился Хуан. И принимая суровое выражение лица, проворчал: – Когда я отдаю приказ, ты должен его выполнять. Я сказал, что спущусь один, а ты пошел и спрятался в шлюпке.
– Я уже там был, капитан. Прятался там с самого вечера, чтобы вы увезли меня. Я хотел поехать с вами. Если вам что-то понадобится на берегу, кто вам будет служить, хозяин?
– Ладно, хорошо, Колибри. Иди, забирайся сюда. Познакомишься с прекрасной Мартиникой и увидишь новую хозяйку.
Хуан начал подниматься твердым и быстрым шагом по склонам, а маленький Колибри усиленно следовал за ним, пока не сообщил воодушевленно:
– Там огоньки, капитан!
– Тихо! Мы идем не туда. С этой стороны ближе. Дом сейчас в темноте.
– Это дом?
– Да, Колибри. Это дом твоей хозяйки.
– Но она спит… – разочаровался мальчик.
– Может быть, и снится ей Хуан Дьявол. И несчастная, если ей снится другой!
– Несчастная?
– Ты этого не знаешь, Колибри. Но когда мужчина любит женщину, он любит ее для себя, или он не мужчина. Понимаешь?
Крепкая и широкая ладонь оперлась на спину мальчугана, тряхнув его в грубой ласке. Затем он провел рукой по курчавой круглой голове, гордо объясняя:
– Колибри, твоя хозяйка – самая красивая женщина, которую ты когда-либо видел.
– Вы однажды говорили, что ее глаза, как звезды.
– Как звезды над морем светят ее огромные темные глаза, и вся она, как цветок. Да, Колибри, как огненный цветок.
– Она не знает, что вы приехали?
– Какой ты глупенький! – засмеялся Хуан, по-настоящему развеселившись. – Она тебя уже воодушевила. Женщины, в конце концов, воодушевляют и обучают хорошим манерам. Видишь меня? Никогда не думал, что женщина заставит ждать меня под открытым небом, но я хочу приехать, как кабальеро. Ты знаешь, кто такой кабальеро, Колибри?
– Да, знаю, капитан. Это мужчина, который ездит на лошади.
– Ну в том числе и это, – засмеялся Хуан. – А ты подкинул идею. Если бы я купил лошадь, если бы мы появились, одетые по-другому, а не в эти мокрые лохмотья. Пошли покупать одежду, Колибри. – Ураганный порыв ветра и дождя заставил Хуана чертыхнуться: – Огонь преисподней! Опять идет дождь, а ты дрожишь. Тебе холодно?