Диктат акулы
Шрифт:
– Банановоз, – несколько скептично произнес капитан, разглядывая фотографию, – любят же эти латиноамериканцы называть суда именами святых. По-моему, у них даже тунец консервированный идет в жестянках с таким названием.
– Это их проблемы. У русских тоже языковых странностей хватает. Какой продукт ни возьми, обязательно про славянство вспомнят, или державность, или империю с царством. Банановоз – это тот же рефрижератор. На нем тоже стоят холодильные установки. Так что переделки будут минимальными.
– Переделки? – прищурился капитан.
– Другого выхода я не вижу. Ты в детстве
– Приходилось.
– И я играл. Не так важно хорошо спрятаться, как обмануть того, кто ищет. Самый опасный момент в прятках – это пробежать по открытому пространству до условленного места и успеть крикнуть: «Тук-тук, сам за себя».
– Кажется, понимаю. Мы с ребятами тогда свитерами менялись, куртками. Шапку на уши натянешь и бежишь. Главное, чтобы тебя не сразу узнали, – теперь капитан уже другими глазами всматривался в фотографию панамского банановоза.
Вице-адмирал ногтем прочертил на снимке линию.
– Срежем верхнюю часть вашей палубной надстройки, немного удлиним сзади, поставив фальшивое сооружение из фанеры. В кормовой части нарастим фальшборт. Кстати, рация с позывными «Сан-Мигеля» уже посылает в эфир сообщения, согласно которым судно следует в Камрань.
– Работы много, – прикидывал капитан, – и провести ее незамеченной не так уж и легко. Мы то и дело оказываемся в пределах видимости других судов. Да и наблюдение с воздуха исключать нельзя.
– В нашем распоряжении только темное время суток. Одна-единственная ночь. Потребуется полное напряжение сил обеих команд. Все необходимое на борту плавучей судоремонтной мастерской есть. К рассвету твой рефрижератор должен целиком преобразиться.
– Заманчиво, товарищ вице-адмирал. Думаю, управимся.
– Естественно, заменим и судовые документы. Так что на время тебе придется переквалифицироваться в капитаны панамского банановоза.
– По мне, хоть в черта лысого, лишь бы нашим ребятам помочь.
– Итак, на всякий случай информация: настоящий «Сан-Мигель» уже второй год стоит на ремонте в верфях Панамы. Думаю, в этой части света мало кто об этом осведомлен.
Капитан понимал, что это еще не все – всего лишь первая часть плана. Преобразить судно за одну ночь возможно, но подобный обман действенен лишь на большом расстоянии. Стоит кому-нибудь из чужаков подойти поближе или подняться на палубу, как маскарад будет раскрыт.
– После сообщения о террористах вьетнамцы будут проверять каждого на иностранном судне, – в голосе капитана чувствовалась озабоченность.
– И это мы предусмотрели. Никому не захочется подниматься на борт судна, охваченного смертельной заразной болезнью. Скажем, холерой. «Легенда» следующая: у вас на борту подозрительный случай заболевания одного из членов команды. По всем признакам холера. Но судовой врач не в состоянии поставить точный диагноз. Поэтому вы запрашиваете разрешения переправить больного на берег, в специализированную инфекционную больницу. Симптомы холеры практически совпадают с банальной дизентерией. Так что местные специалисты-медики будут вынуждены десять раз все перепроверить. Несколько дней у них на это уйдет. Таким образом, убиваем двух зайцев. Выигрываем во времени и убедительно объясняем причину, почему наш банановоз изберет непопулярное место стоянки вдали от других судов.
– Должно получиться, товарищ вице-адмирал…
До наступления темноты на палубах рефрижератора и ремонтного судна практически не наблюдалось движения. Готовилось оборудование, сортировались материалы. В эфире тем временем то и дело появлялись позывные и рефрижератора, и еще не существующего банановоза. И если бы кто-то решил отследить их перемещения, то пришел бы к выводу, что рефрижератор движется в открытое море, а «Сан-Мигель» направляется в район Камрани.
Основной рывок по изменению судовой архитектуры предстояло сделать ночью. Капитан рефрижератора и вице-адмирал Столетов стояли на мостике.
– …А идея с болезнью одного из членов команды, – продолжал вице-адмирал, – пришла мне в голову, когда вспомнил рассказ своего отца, как он в немецком плену выжил, еще в самом начале войны. Было их – советских военнопленных – в одном бараке пять тысяч человек. Еды немцы давали совсем мало, не выжить. А тут еще тиф начался. Вот немцы и стали бояться в барак заходить, чтобы не заразиться. Просто бросали еду через колючую проволоку, из расчета на пять тысяч. А пленные умирали один за одним. Но наши немцам этого не показывали. Так, для вида, хоронили у них на глазах по несколько человек в день. А остальных приходилось прикапывать прямо в бараке. Вот так. Через месяц из всех пленных пятьсот человек осталось – тех, кто не заболел и выжил. На пятьсот пленных еды хватало…
Солнце уже исчезло за горизонтом. Лишь небо оставалось окрашенным в нежно-розовый цвет. Одна за одной загорались звезды. На судоремонтном судне загрохотала цепь – поднимали якорь. Вскоре суда стали практически борт к борту, благо слабое волнение позволяло это сделать.
Небо гасло постепенно. Вспыхнули бортовые огни. Ярко зажглись прожектора, но не все. Они лишь точечно освещали места, где производились работы. Обе команды работали слаженно, словно им уже не раз приходилось заниматься подобным. Визжали «болгарки», срезая металлические стойки. Сыпали бенгальскими огнями сварочные электроды. Шипели синим пламенем газовые резаки. Верхняя часть палубной надстройки исчезала на глазах. Срезанные куски без промедления сбрасывали за борт. А на корме уже вовсю работали плотники. К металлическому каркасу электрическими отвертками прикручивали брусья. Пневматические пистолеты намертво прибивали к ним фанерные щиты. Тут же, следом за плотниками, шли маляры. На палубе пахло быстросохнущей нитрокраской. По трафаретам рисовались фальшивые иллюминаторы, люки.
Маляры работали и по бортам судна. Целый десяток их висел над волнами на коротких деревянных досках. Длинные веревки отпускались и подтягивались вручную. Корпус рефрижератора из сурикового становился черным. Для убедительности ближе к ватерлинии наносились фальшивые ржавые разводы. Ими же маскировали и носовые створки судна двойного назначения. Еще по не до конца просохшей корабельной краске нанесли новое название – «Сан-Мигель». И подняли над кормой панамский флаг. Капитан лично проследил, чтобы его повесили как положено, а не вверх ногами. Ведь это такая деталь, на которой легко «проколоться».