Дин Рид: трагедия красного ковбоя
Шрифт:
После этого друзья вновь замолчали, любуясь красотами вечерней Москвы. Причем у каждого из них были свои впечатления. Если Юрий смотрел на проплывающий мимо пейзаж глазами человека, который давно к этому привык, то Дина переполняли совсем иные чувства: он был в восторге. За последние годы он побывал во множестве разных столиц и везде видел примерно одно и то же: залитые светом неоновых огней улицы, мчащиеся в разные стороны даже в ночные часы автомобили. Со стороны это напоминало некую сюрреалистическую картину, от которой у Дина всегда рябило в глазах. В этой картине не было ничего живого, того, что могло бы пробудить в сердце человека хоть какое-то щемящее чувство своего единства
Другое дело в Москве. Эта вечерняя прогулка на теплоходе буквально заворожила Дина. Москва предстала перед ним не в великолепии неоновых огней, искусственность которых обдавала человека холодом, а в скромном наряде из редких фонарей и горящих тут и там окон, то есть вполне живым и милым сердцу городом. В глазах Дина улицы Москвы не были столь эффектны, как улицы других столиц, однако в них было другое – величие одного из самых спокойных и мирных городов в мире. И для Дина это величие стоило во сто крат больше всех сверкающих неоном городов планеты, вместе взятых. Завороженный этим пейзажем, Дин произнес фразу, которая заставила его друга вновь повернуть к нему голову:
– Вы, москвичи, даже не подозреваете, в каком прекрасном месте вы живете.
– Это ты к чему? – поинтересовался Юрий.
– К тому, что надо ценить и беречь то, что у вас есть, а не гоняться за фантомами красивой жизни. Ваша жизнь и без того красива, только вы этого почему-то не замечаете. Вы, например, привыкли к тому, что по улицам вашей столицы можно безбоязненно гулять даже ночью. Вас бы отправить на денек в Нью-Йорк, Чикаго или в римский район Кампо де Фьоре, где у вас даже средь бела дня могут отнять кошелек, а то и жизнь. Капиталистическое общество буквально пропитано насилием: только в прошлом году в США было зафиксировано свыше пяти миллионов преступлений. У вас ничего подобного нет, однако тот же Солженицын называет ваше общество «глубоко больным и пораженным ненавистью и несправедливостью». Он что, ненормальный?
– Полагаю, что он нормальней многих из нас, – ответил Юрий. – Просто Солженицын до сих пор не может простить нашей власти своего прошлого: ведь он сидел в ГУЛАГе.
– Но ведь с тех пор прошло столько лет!
– Видимо, для Солженицына это значения не имеет, – развел руками Юрий. – Хотя есть и обратные примеры. Например, мой родной дядя, брат отца, десять лет просидел в том же ГУЛАГе, но не озлобился и после освобождения тридцать лет проработал в медицине, дослужившись до должности главного врача районной больницы. Власть нашу особенно не любил, однако слова худого про нее не говорил и к ее свержению не призывал. Наоборот, много раз беседовал со мной на эту тему и призывал не делать поспешных выводов, касаемых истории. Он вообще на многое мне открыл глаза.
Да разве один мой дядя такой? Есть у нас прекрасный актер Георгий Жженов. Он пятнадцать лет просидел ни за что в ГУЛАГе, но злобы в нем нет ни на грамм. Хотя власти он наверняка этого не простил и помнит каждый день, проведенный в лагере. Однако, как и мой дядя, он поставил себе цель приносить людям пользу. Снимается в отличных фильмах, некоторые из которых, кстати, созданы по заданию КГБ.
Поймав на себе недоуменный взгляд Дина, Юрий пояснил:
– Да, да, КГБ. Вот, например, недавно вышел второй фильм из серии про «резидента», где Жженов играет главную роль – резидента западной спецслужбы русского происхождения, который соглашается работать на КГБ. Кино, конечно, пропагандистское, но так лихо закручено! Жаль, что ты ни слова не понимаешь по-русски, а то бы я сводил тебя посмотреть.
– Значит, ты считаешь, что Солженицын делает все умышленно? – вновь вернул друга к первопричине их разговора Дин.
– Здесь дело сложнее, чем кажется на первый взгляд. Солженицын совмещает в себе сразу двух творцов: писателя и историка. А поскольку наша история, как и любая другая, это набор мифов и полуправд, он, разоблачая их, имеет огромную популярность в интеллигентских кругах. В народе его творчество малопочитаемо, поскольку книги Солженицына запрещены к изданию. Поэтому у народа есть другой кумир – Валентин Пикуль, который тоже разоблачает всяческие мифы, но из более древнего прошлого и без явного крена в современную политику. А Солженицын бьет конкретно по советской истории. Другое дело, что бьет он вроде бы по делу, но в конечном итоге играет на руку нашим идеологическим врагам.
– А что ты имеешь в виду, говоря, что он бьет по делу? – поинтересовался Дин.
– А то, что он порой пишет правду и про Октябрьскую революцию, и про те же лагеря. Я же говорю, что наша история полна полуправды, а то и откровенной лжи. Другое дело, зачем эти ложь и полуправда проповедуются. С одной стороны, чтобы помочь власти удержаться у власти, извини за каламбур. Но с другой стороны, народ любит всяческие мифы. У вас, например, то же самое. В ваших учебниках истории тоже есть и ложь с полуправдой, и разного рода умолчания. Взять хотя бы истребление индейцев или работорговлю. Что, этим событиям в ваших учебниках уделено много места? Да и про недавнее прошлое там тоже такое понаписано! Взять хотя бы Вторую мировую войну, которую вы почему-то изучаете с 44-го года, с открытия Второго фронта. Однако если сейчас начать переписывать историю и разоблачать многие мифы, лучше ли от этого станет?
А тема сталинских лагерей нашей партией закрыта не только по своей воле, как это пишет западная пропаганда. Просто это очень мощный козырь в руках идеологов холодной войны. Зачем же его им оставлять? Мы осудили сталинские преступления в 56-м и навсегда закрыли эту страницу истории. Однако господам капиталистам это невыгодно. Между тем сами они не лучше нашего. Я что-то не вижу, чтобы те же англичане постоянно посыпали голову пеплом и каялись за истребление буров, которых они тоже тысячами отправляли в концентрационные лагеря, которые они, кстати, первыми и придумали. Или взять твоих земляков американцев, которые истребили свыше миллиона индейцев. Они этой темы тоже тщательно избегают. Даже кино на эту тему не снимают, а если и снимают, то до сих пор изображают там индейцев кровожадными аборигенами.
– Артур Пенн в прошлом году снял совсем другое кино: «Маленький большой человек» с Дастином Хоффманом, – внес свою поправку в слова друга Дин. – Кстати, этот фильм участвует во внеконкурсном показе нынешнего Московского кинофестиваля.
– Спасибо, что сообщил, обязательно на него схожу, – поблагодарил Дина Юрий. – Однако фильм Пенна всего лишь исключение из общего правила. У нас, кстати, тоже есть несколько фильмов, где мы разоблачаем сталинизм и репрессии. Но не вечно же этим заниматься! Тем более когда идет холодная война. Я давно занимаюсь идеологией, еще со студенческих времен, и поэтому знаю, что говорю.
– Значит, в этом ты видишь выход? – поинтересовался у друга Дин.
– Выход я вижу в эволюции, – без паузы ответил Юрий. – Не надо искусственно торопить ход событий, а надо терпеливо ждать, когда власть сама начнет двигаться в сторону переосмысления истории. Не всей, конечно, но отдельных ее отрезков. Но такие люди, как Солженицын, ждать не хотят. Что, в общем, тоже понятно: наша нынешняя власть даже намека не дает, что она готова меняться в сторону эволюции. Мы, скорее всего, идем к застою.