Дин Рид: трагедия красного ковбоя
Шрифт:
– Да, ваши люди живут неплохо, – согласился Дин со своим собеседником. – Но то, что имеете вы, руководители, намного превосходит уровень жизни простых людей. И это их злит. Вы не боитесь, что рано или поздно эта злоба может обернуться бедой?
– Не боюсь, поскольку знаю главное условие: не надо перегибать палку. Да, мы живем лучше простых людей, но не настолько, чтобы эти самые люди нас ненавидели. К тому же в процентном отношении мы составляем мизер. Неужели ты считаешь, что было бы лучше, если бы мы жили вместе с простыми гражданами в панельных домах и ездили в общественном транспорте? Вот покойный Сальвадор Альенде пытался
– То есть вы хотите сказать, что он перестал быть для них идолом? – спросил Дин.
– Пусть будет так, – согласился Норден. – И не надо бояться этого слова. Мы хоть и живем в двадцатом веке, однако тяга к идолопоклонству у наших современников не менее сильная, чем это было несколько веков назад. И тут не имеет значения, что мы строим: капитализм или социализм. Более того, в капиталистическом обществе это явление имеет куда более уродливые формы. Вспомни, что творится вокруг тех же звезд эстрады или кино. Что происходило с миллионами людей, когда они приходили на концерты «Битлз» или видели живую Мэрилин Монро? А как они поклонялись президенту Америки Джону Кеннеди?
– Во всяком случае, не так, как это было при Сталине, – попытался возразить Дин.
– Культ личности Сталина случился тогда, когда социализм делал только первые шаги, – все тем же бесстрастным голосом ответил Норден. – И у этого явления были объективные причины: Советский Союз был со всех сторон окружен враждебными государствами, и, чтобы выжить, ему нужно было вокруг кого-то сплотиться. Сталин стал цементом этого государства в прямом и переносном смысле – он был настолько жесток, что иной раз казалось, будто он сам сделан из камня. Но только такой твердокаменный политик мог вывести страну в мировые лидеры. Будь на месте Сталина другой человек, его бы история давно стерла в порошок.
– А вы лично видели Сталина? – поинтересовался Дин.
– Конечно, я ведь член партии с 20-го года, а в середине 30-х неоднократно бывал в Москве, в том числе и в Кремле. Сталин живой и Сталин на картинках – два разных человека. Я всегда поражался, как этот, в общем-то, невзрачный с виду человек сумел стать тем, кем он стал – великим руководителем. Эту загадку я лично до конца так и не раскрыл.
– Зато вы хорошо разбираетесь в мыслях и чаяниях своего народа.
Уловив некую усмешку в устах Дина, Норден отреагировал на это с раздражением:
– Ты зря иронизируешь по этому поводу. Мы допустили тебя в наш круг потому, что считаем разумным человеком. Жить все время с революцией в сердце – вещь опасная. Истинный революционер должен пройти путь от чистого идеалиста до холодного прагматика. Только в таком случае он может принести пользу своему делу. Я лично этот путь прошел. Когда я вступил в компартию, я был 16-летним подростком. Наивным идеалистом, на котором не было даже нормальных штанов и рубашки. Через пятнадцать лет этот идеализм из меня выветрился, когда я чудом сумел не попасть сначала под сталинский молох, а потом и под гитлеровский. Жизнь меня обтесала. То же самое она сделает и с тобой, причем чем раньше это произойдет, тем лучше. Хотя ты изо всех сил сопротивляешься этому процессу.
– Может, это к лучшему? – высказал предположение Дин.
– Для артиста – может быть, но не для политика. Но ведь ты рвешься в политику. А если так, то изволь выбросить свой идеализм к черту. Влезь в нашу шкуру. Вот ты, например, можешь позволить себе разъезжать на «Ладе» и запросто общаться с народом за кулисами. Это естественно для артиста. Мы же себе такое позволить не можем, потому что люди назовут это популизмом. Они скажут, что Норден таким образом завоевывает себе дешевый авторитет.
– Так скажут единицы, а большинство вас поймет и поддержит, – возразил Дин.
– Опять ты идеализируешь людей, Дин. Среди твоих коллег-артистов много таких, кто дает бесплатные концерты, как ты? Да они почти все гоняются за западными шмотками, а тебя считают ненормальным. И они по-своему правы, поскольку такое поведение им диктует наша действительность. Люди хотят жить лучше, чем их предшественники, – эту аксиому надо принять как данность. А мы, руководители, такие же люди, как и все. До этого поселка, который построили всего-то пятнадцать лет назад, мы жили гораздо скромнее. Но жизнь меняется, а с нею меняемся и мы. Главное, как я уже говорил, не перегибать палку.
Сказав это, Норден замолчал и вновь устремил свой взгляд на теннисный корт. Дин тоже молчал, понимая, что последнее слово его собеседник еще не произнес. Так оно и было. Помолчав около минуты, Норден вновь нарушил тишину:
– Я прекрасно понимаю, Дин, причину твоих сомнений. Корень их в несоответствии тех истин, которые ты почерпнул из книг и увидел в действительности. Да, наш социализм не похож на тот, каким описывали его теоретики. Но в том-то и дело, что они были всего лишь теоретиками, а нам выпало быть практиками. Мы первопроходцы в этом деле, поэтому не застрахованы от ошибок. Это я тебе говорю как политик и профессор Гумбольдтского университета с двадцатилетним стажем.
– Хорошо бы, чтобы эти ошибки не стали роковыми, – ответил собеседнику Дин, после чего поднялся с лавочки, поскольку настала его очередь вновь выходить на корт.
Между тем продолжается концертная деятельность Дина: в июле он выступил на фестивале песни и танца в Тюрингии. Там он спел несколько песен и сообщил зрителям, что в скором времени собирается сниматься в очередном фильме – «Братья по крови». «В этом фильме я играю героя, который во многом похож на меня самого», – сообщил Дин.
В «Братьях…» Дин выступил сразу в нескольких ипостасях: он был автором сценария (вместе с Хансом-Иохимом Вальштайном), исполнителем главной роли, а также автором и исполнителем песни «Люби брата своего». Последнему произведению в скором времени предстоит стать настоящим шлягером и лишний раз стать поводом к разговорам о том, что Дин Рид не только хороший певец, но и отменный композитор. Что касается текста, то он наглядно демонстрировал трансформацию его автора, прошедшего за последние десять лет путь от пацифиста до активного революционера, который в случае необходимости не прочь применить и силу.