Дипломат

Олдридж Джеймс

– Несколько минут, – ответил Мак-Грегор.

– Почему же вы мне не помогли?

– Это ни к чему бы не привело.

– Так вот, спросите их, кто виновен во всей этой истории, и узнайте, где этот мерзавец.

– И это ни к чему. Пойдемте обратно и подождем у костра. Так будет лучше.

– Чего подождем? – сердито крикнул Эссекс.

– В том положении, в каком мы очутились, – сквозь зубы сказал Мак-Грегор, – надо хранить угрюмое молчание. Протестовать и возмущаться – признак слабости и малодушия.

– Вздор! – ответил Эссекс. – Я, напротив, намерен шуметь

до тех пор, пока не найдется виновник.

– Они не будут разговаривать с вами, и вы только ставите себя в глупое положение. – Мак-Грегор знал, что он прав, однако он еще никогда не позволял себе заходить так далеко. Но Эссекс окончательно вывел его из терпения. – Лучше идите обратно.

– Мне не нравится ваш тон, Мак-Грегор.

– Сейчас не время для церемоний, – хмуро ответил Мак-Грегор. – Если, по-вашему, вы лучше меня знаете, что нужно делать, – пожалуйста. Но они смеются над вами. Старик хотел спустить на вас собак за то, что вы ведете себя невежливо – беспокоите человека, когда он сидит у своего костра.

– А все оттого, что вы связались с тем старым чортом, – сказал Эссекс. – Это он подстроил. Нашли кому доверять!

– Это вы хотели ехать в горы, – напомнил Мак-Грегор. Если бы мы оставили в стороне Биджар, ничего бы не случилось.

Эссекс не стал спорить. Он умел попрекать, но и сам умел выслушивать упреки; впрочем, спор о том, кто из них виноват в их злоключениях, так и остался навсегда нерешенным.

Мак-Грегор повернулся к Эссексу спиной и ушел обратно в грот.

Он сказал Кэтрин, что Эссекс цел и невредим. Она все еще лежала на кошме, но теперь возле нее сидела смуглая девочка лет десяти-двенадцати, которая быстро-быстро лопотала что-то по-курдски. На девочке был длинный шелковый халат, голубой с желтым, широкие шаровары, стянутые у щиколоток, и плоская красная тюбетейка, обшитая золотыми монетами; на запястьях побрякивали тонкие медные браслеты. Весело смеясь, она просила Кэтрин, чтобы та дала ей немножко краски для губ. Когда Мак-Грегор вошел, девочка вежливо приветствовала его, проговорив «мархабба», а затем снова повернулась к Кэтрин, которая только беспомощно мотала головой в знак того, что она ничего не понимает.

– Велите ей, чтобы она ушла, – попросила Кэтрин Мак-Грегора.

– Она просит губной помады.

– После.

– Она знает, что вы упали с лошади, и говорит, что вы очень бледная.

– Ах, уберите ее от меня, – сказала Кэтрин.

– Ее зовут Пируза. – Мак-Грегор еле поспевал за маленькой курдкой. – Она хочет ухаживать за вами.

– Тогда скажите ей, чтобы она перестала трещать.

– Вы ей очень нравитесь, и она вас жалеет, – переводил Мак-Грегор. Пируза пощелкала языком и тронула разорванные штаны и расцарапанные колени Кэтрин.

Мак-Грегор отказался от попыток переводить болтовню девочки; вдруг он заметил, что их поклажа лежит в гроте. – Как это попало сюда? – спросил он.

– Наш милейший проводник принес, – ответила Кэтрин.

Мак-Грегор развязал мешок, достал дорожную аптечку и протянул ее Кэтрин.

– Почему вы так отвратительно спокойны? – сказала она. – И почему вы не привели

Эссекса?

– Он там заявляет решительный протест.

– И правильно делает. Почему вы ему не помогаете?

– Чего он хочет? – спросил Мак-Грегор. – Уехать отсюда, положив в карман официальное извинение курдского министра?

– Как-то нужно вылезать из этой истории.

– Гораздо лучше будет, если мы отнесемся к этой истории по-деловому и поговорим с ними спокойно. Возмущаться и негодовать бесполезно. Все обойдется благополучно, если мы будем держать себя, как нужно, – Мак-Грегор положил возле Кэтрин ее спальный мешок и развязал его. Кэтрин немного повеселела, хотя и морщилась от боли, смазывая иодом разбитые колени с помощью Пирузы, которая продолжала безумолку болтать.

– А с вами случались такие истории? – спросила Кэтрин Мак-Грегора.

– Раза два.

– Поэтому вы сохраняете такое противное хладнокровие?_Она отстранила темное лицо девочки от своего колена. – А как по-вашему, что они собираются с нами сделать?

– Может быть, ничего.

– Тогда зачем они загнали нас сюда, как скотину?

– Курды загоняют всех, кого они застают в этих горах. Видите ли, – добавил он с иронией, – это, как-никак, их страна. Не мешало бы нам помнить об этом, вместо того чтобы настаивать на своем праве ездить повсюду, куда захочется. И неплохо бы подумать о сохранении своего достоинства. Эссекс слишком много шумит.

– Он злится от обиды и бессилия, – сказала она, – и я отлично его понимаю.

– Он ставит себя в глупое положение. Кэтрин кончила смазывать колени. – Выйдите, я переоденусь, – сказала она, – и возьмите с собой эту трещотку.

Мак-Грегор повернулся спиной и стоял так, пока Кэтрин надевала клетчатую юбку.

– О чем эта цыганка болтает? – спросила Кэтрин. – Да уйди ты, ради бога. – Пируза, смеясь от удовольствия, разглядывала юбку Кэтрин. Потом подхватила с земли ее разорванные лыжные штаны и с громким смехом пустилась наутек, позвякивая браслетами, сверкая зубами и веселыми озорными глазками.

– Ну вот, она украла мои штаны, – сказала Кэтрин. – А зачем вы их бросили? – Мак-Грегор засмеялся. – Зато вы совсем пленили ее. Она все время восхищалась, какой у вас маленький носик, какие красные-красные губы и какая нежная кожа. Она сказала, что у вас такое лицо, как будто его вылизал котенок.

– Курды говорят по-персидски?

– Нет, но их язык очень похож на персидский.

– Она говорит так, как будто читает какие-то непонятные стихи.

Вошел Эссекс и, заметив мешки, сказал, что никак не думал снова увидеть их.

– Что-нибудь украли? – спросил он.

– Кое-что из провизии, – ответил Мак-Грегор.

– Я нашел одного курда, который знает несколько слов по-немецки, но он только ухмыляется и говорит: «Achtung», когда я его спрашиваю, почему нас здесь держат. Неужели ничего нельзя сделать, Мак-Грегор? Так-таки ничего?

– Например, что бы вы хотели?

– Не знаю, но не в моих привычках сидеть сложа руки и подчиняться обстоятельствам. И я не намерен привыкать к этому. – Эссекс уже поостыл немного.