Дипломат
Шрифт:
Мак-Грегор не щадил английский язык, занимаясь лингвистическими сопоставлениями; когда он начал дословно переводить английские идиомы на язык мукри, получилась такая чепуха, что он сам от души смеялся, словно впервые уразумев их нелепость.
И снова Мак-Грегора поразила мысль, каким бессмысленным может стать любое явление, если сравнивать его с аналогичным явлением иной культуры. Он впервые задумался над этим и решил извлечь из этого урок. До сих пор ему не случалось сравнивать между собой особенности, присущие различным культурам. Теперь же, когда перед ним открылась противоположность нравов, обычаев, языков в обществах разного склада, он вдруг подумал об Эссексе. Все превосходство Эссекса было чистой условностью,
Тут Мак-Грегор вспомнил Джона Асквита и почувствовал, что теперь лучше понимает его поведение.
– Ну, слава богу, наконец-то вы оттаяли, – сказала Кэтрин. – О чем это вы так горячо спорили? Повидимому, вам было очень весело.
– Все это чрезвычайно оригинально, – ответил он. – Жаль, что с нами нет Асквита, это как раз для него.
– Ах, Джон Асквит, старый друг, – вздохнул Эссекс. – Очень, очень жаль, что он не поехал с нами. Что вы скажете, Мак-Грегор? Вот это путешествие! На скуку не пожалуешься.
Возмущение Эссекса уже улеглось, и, решив снизойти до людей, в обществе которых они очутились, он с помощью Мак-Грегора вступил в разговор с курдами. Те охотно пошли на мировую, выказывали ему знаки уважения, а узнав об его возрасте, несколько пристыженно удивлялись тому, какой он крепкий и выносливый. Весь вечер англичане оживленно беседовали со своими хозяевами. Курды почтительно величали Эссекса «эльги», как обычно называют послов, а к Кэтрин относились с грубоватым, но искренним дружелюбием. Ее красоту, выдержку, умение ездить верхом, смелость и гордость хвалили все по очереди – сначала мужчины, потом женщины и, наконец, Пируза-Золотые ушки.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Лишь на другое утро шейх племени мукри показался своим английским гостям. Как только рассвело, они увидели, что курды готовятся сняться с места. Теперь должно было выясниться главное, что занимало англичан: задержали их только на ночь или же у курдов есть какие-то дальнейшие намерения на их счет.
Шейх вошел под своды грота в ту минуту, когда Мак-Грегор увязывал мешки, чтобы навьючить их на туркменскую лошадь. Шейх был еще молодой человек с суровым, мертвенно-бледным лицом. Его одежда состояла из желтого шелкового халата, короткой расшитой куртки и широких шаровар цвета красного вина. Нос у него был крючковатый, большие, глубоко запавшие глаза смотрели каким-то пустым взглядом. Власть рано наложила отпечаток зрелости на его почти юношеские черты. Эссексу шейх показался таким, каким он и представлял себе вождя кочевого племени: мрачным, полудиким варваром. Внимательно изучив Эссекса, шейх перевел свои пустые глаза на Кэтрин, которая прятала любопытство под такой же кажущейся пустотой взгляда. Кэтрин невольно привлекала суровая мужественность этого курда; выдерживая его холодный, пристальный взор, она решила что этот человек должен быть опасен своей неподкупной прямотой. Она не могла с точностью определить его годы. но ей было ясно, что эти годы сочтены. Мак-Грегор ждал, когда, наконец, и он удостоится взгляда и приветствия шейха. Его впечатление было таким же, как и у Кэтрин, но не в силу
Шейх коснулся своего алого тюрбана и приветствовал Мак-Грегора по-курдски, но совершенно деревянным, безучастным тоном. Ему было известно, что разговор придется вести именно с Мак-Грегором, и с самого начала эти двое – курд в своих шелках и Мак-Грегор в своем поношенном плаще, не менее живописно свисавшем с его сутулых плеч, – словно решили соперничать между собой в величественной и мрачной сдержанности. Они как бы равнялись один по другому, и Кэтрин, быстро уловившая это, не без удовольствия наблюдала всю сцену. Но Эссекс не видел тут ничего, кроме необходимости ждать, пока на чужом ему языке обсуждают и решают нечто, его лично касающееся, и он с нетерпением и досадой прислушивался к кратким и непонятным фразам и междометиям.
Курд назвал себя Салимом, шейхом племени мукри, и осведомился о направлении и цели их путешествия по горам Курдистана. Мак-Грегор понимал, как опасна малейшая неправда в разговоре с этим человеком, и потому не пытался о чем-либо умолчать. Но, объясняя Салиму, кто они и что им нужно, он был мрачен и скуп на слова, как настоящий курд, и в тоне его звучала не покорность, а скорее недовольство. Беседа шла мирно, пока Мак-Грегор не спросил, могут ли они теперь продолжать свой путь свободно и без задержки.
– Вы хотите попасть в Сеннэ? – спросил Салим.
– Да, нам нужно в Сеннэ. Нас там ждет машина, и оттуда мы поедем в Тавриз, чтобы увидеться с представителями нового правительства.
– Вам нечего делать в Сеннэ, – объявил Салим.
– Это уж нам решать, – сказал Мак-Грегор.
– Я только что из Сеннэ, – невозмутимо сказал Салим. – И вам там делать нечего. – Он выдержал паузу. – Если, как ты говоришь, вы хотите понять, что происходит в Курдистане, вам лучше ехать со мной.
– Нам нужно попасть в Сеннэ, – настаивал Мак-Грегор. – Там наша машина.
– Я вам все расскажу про Сеннэ. – Салим нетерпеливо тряхнул головой. – Туда съезжались на совет вожди всех курдских племен, и я могу рассказать вам все, что вам нужно знать. Большие люди покинули Сеннэ, и для посла он сейчас, что пустой орех. Вам лучше ехать со мной.
– А куда?
– В Тахт-и-Сулейман, который лежит на пути в Тавриз. Я пошлю кого-нибудь из моих людей в Сеннэ за вашей машиной и за вашим слугой.
– Но в Сеннэ есть важные лица, которых послу нужно повидать, – не сдавался Мак-Грегор.
Салим поднял руки, отбрасывая назад широкие рукава халата. Он слегка отвернул голову и сплюнул на землю, освобождаясь от подступавшей слюны, потом, вытянув длинным рукав нижней одежды, вытер рот, приоткрывшийся так, что видны были редкие зубы.
– Незачем ехать в Сеннэ, – сказал он. – Вам отдадут ваших лошадей, и вы можете совершить путь до Тахт-и-Сулеймана под нашей охраной.
Мак-Грегор резонно заключил из слов Салима, что, хотят они или нет, им все равно придется ехать в город, называемый Престолом Соломона, но он все же еще поспорил для виду.
– Мы не намерены ехать с вами, – сказал он Салиму, чувствуя, как мало убедительно звучат его слова; но, в сущности, он уже примирился с неизбежным и не видел дурного в том, чтобы ехать дальше вместе с кочевниками мукри.
– Вы поедете, – ответил Салим и слегка кивнул головой. – Вашего слугу мы вам доставим вместе с машиной. Ваша ханум может ехать с вами или с нашими женщинами, как хотите. Ваша вьючная лошадь пойдет среди наших.
– Ты забываешь, что мы – слуги английского правительства, – сказал Мак-Грегор, – и что посол увидит в этом знак враждебности и угрозу. Он сообщит об этом иранскому правительству и нашему тоже.