Дипломат
Шрифт:
– Это его дело. У него очередная схватка с самим собой. Как вы думаете, легко ему тащиться за Эссексом и в то же время отчаянно цепляться за вас?
– Знаю, знаю. – Мак-Грегор не хотел слушать об этом.
– Пусть он сам справляется с собой, – сказала она. – Не мешайте ему.
– Он не знает, на что идет, – возразил Мак-Грегор.
– Так он узнает, – нетерпеливо сказала Кэтрин. – Не ему одному приходится туго. Я думаю, что даже Гарольду сейчас невесело. А интересно будет посмотреть, как Гарольд вывернется.
– Неужели он может вывернуться? – Мак-Грегор даже и мысли об этом не хотел допустить.
– Не знаю, – нерешительно сказала Кэтрин. – Ему еще остается выступление
– Мак-Грегор! – крикнул Асквит.
– Спросите Асквита, может быть, он знает о намерениях Эссекса.
– Нет, нет, – сказал Мак-Грегор.
– Тогда спросите его о себе. Если комиссия заседает завтра, то он должен знать, что вас ожидает.
Мак-Грегор покачал головой. – Лучше его не впутывать.
– Мак-Грегор! – снова позвал Асквит.
Кэтрин вздохнула и сжала губы, словно хотела стереть с них помаду. Повернув к себе лицо Мак-Грегора, она поцеловала его в щеку и засмеялась оттого, что он так долго ждал этого и теперь так густо покраснел.
– Спокойной ночи, – сказала она, и дверь за ним захлопнулась, прежде чем он дошел до ступенек подъезда.
Мак-Грегор сел в машину и сосредоточил все свое внимание на опасностях, которые сулила бешеная езда Асквита; это было легче, чем думать об угрозе, внезапно нависшей над ним. Душевный подъем, который он испытывал, когда решился выступить против Эссекса, уже прошел. Теперь он снова должен ждать решения своей участи, ждать того, что официально именуется приказом, или решением правительства, или принятием надлежащих мер, или еще каким-нибудь столь же удобным и растяжимым термином; но как ни назови – все равно это означает быстрый ответный удар под видом законного, заслуженного возмездия. Он знал, что если сейчас заговорит об этом с Асквитом, тот ответит ему философскими рассуждениями, а философии ему не хотелось. Он забыл об удрученном состоянии самого Асквита и в эту минуту совсем не нуждался в нем.
Но Асквиту нужен был Мак-Грегор, и он хотел, чтобы и Мак-Грегор в нем нуждался.
– Мак-Грегор, – заговорил он дружеским тоном. – Не начинайте каяться в своих грехах. Я вижу, что вы уже теряете уверенность. Вы поступили так, как должен поступить честный человек, и никогда не сомневайтесь в этом.
– Я и не сомневаюсь, – сказал Мак-Грегор.
Асквит продолжал, убеждая не столько Мак-Грегора, сколько самого себя: – Теперь самое главное – избежать мученического венца, который вы до сих пор так упорно отвергали. Сейчас вы кандидат в мученики, дорогой мой, и это расплата за то, что вы бунтарь-одиночка. Только анархисты и террористы верят в пользу индивидуального бунта, а я хотел бы уберечь вас от таких несостоятельных политических теорий. Как, по-вашему, вас можно уберечь?
– Думаю, что да, – ответил Мак-Грегор.
– Однако, – сказал Асквит, – пока что вас нужно уберечь от мер, которые будут приняты государством против вас. Своим поступком, Мак-Грегор, своим отчаянным, опрометчивым, великолепным и честным поступком вы бросили вызов Железной пяте, и вам не миновать грозных последствий. Вы это понимаете?
– Какой Железной пяте? – спросил Мак-Грегор.
– Железной пяте – закону, государству, его престижу, его правовым устоям, его моральным устоям – короче говоря, всей мистической галиматье о всемогуществе государства.
– Мне кажется, я не причинил никакого вреда государству, – хмуро сказал Мак-Грегор. – Разве только Эссексу и его политике.
– Разве только… – передразнил его Асквит. – А чего же вам еще, дорогой мой? Эссекс это и есть государство, его политика – государственная политика. Государство это просто-напросто власть, сосредоточенная в руках правительства, и, восстав против Эссекса,
– Значит, эта комиссия завтра осудит меня?
– Возможно, – сказал Асквит. – Это зависит от разных соображений, не морального и не юридического порядка, а политического. Ни одна комиссия не станет заниматься юридической стороной вопроса. Она будет считаться с перевесом сил в политической борьбе и судить вас, сообразуясь с политической ситуацией, которая создалась по вашей вине. Завтра, а может быть, еще сегодня вся Англия выскажется за или против вас. Если вы можете предугадать, чья возьмет, тогда вам нетрудно предугадать и свою судьбу.
– Многое зависит от влияния Эссекса.
– Да, – сказал Асквит; при этом он чуть не наскочил на такси, которое пытался обогнать, и, выбранив испуганного шофера, продолжал: – Гарольд схватит вас за горло, если ему это удастся, но может случиться и наоборот. Возможно, что вы подорвали его влияние. Я не знаю. Вы теперь должны искать удовлетворение в самом себе, Мак-Грегор. Вы чувствуете, что вы вдруг стали человеком, который сумел сделать выбор?
– Нет, не чувствую.
– Конечно, нет, – вздохнул Асквит. – Вам это не может быть так ясно, как мне, потому что вы сделали то, что я должен был сделать в вашем возрасте, но не сумел. За двадцать лет я успел над этим подумать. Я в точности знаю, какой перед вами стоял выбор. Только глупец, который не сумел во-время сделать правильный выбор, может это понять. А вы – нет, не можете.
– Никакого выбора у меня не было, – сказал Мак-Грегор. – Эссекс оставил мне только один выход. Это он создал такое положение, а моя роль в этом деле очень незначительна.
– В последнюю минуту, Мак-Грегор, выбор зависел только от вас. Вам нужно было выбрать между вашим старым и новым представлением о смысле человеческого существования. Для того чтобы пойти против Эссекса, вам нужно было решить, что вся ваша прежняя жизнь была обманом, что фетиш законности, лояльности, правительственной власти, государственной мудрости – обман, что ваш собственный разум и здравый смысл имеют больше цены, чем все традиционные понятия, как бы глубоко они ни укоренились в вашем сознании. В одно мгновение вам пришлось порвать со своим прошлым. Вы пришли к выводу, что общество, в котором вы живете, насквозь фальшиво и что вы должны сбросить его оковы, потому что ваш разум принуждает вас к этому. Вот и все! А тот, кто так поступает во имя разума и здравого смысла, тот и становится, вольно или невольно, зачинщиком революций.
Они уже подъехали к дому Асквита, но не сразу вышли из машины.
– Если бы вы не выступили против Эссекса, – угрюмо продолжал Асквит, – вы отныне жили бы такой же жизнью, какой живу я, – бессмысленной, безрадостной, бескрылой и бесцельной. Я всю жизнь знал, что наше общественное устройство фальшиво, и все-таки отдал всю жизнь делу его упрочения. Я никогда не мог вырваться из его тисков, даже когда мне было двадцать лет, и с каждым годом это становилось все труднее и труднее, а теперь и вовсе невозможно. Сегодня я могу приютить вас в своем доме, могу понять и одобрить ваш поступок, и все-таки завтра Эссекс найдет во мне того Асквита, которого он ожидает найти, – нормального, усердного, дельного, уравновешенного, хладнокровного, неисправимого, неизменного чудака Асквита, делящего с ним бремя великой миссии в Совете безопасности. Завтра я с головы до ног буду тем человеком, который, по всей вероятности, станет ревностно помогать Эссексу в его усилиях обезвредить ваше доблестное нападение на ветряную мельницу. Идемте, Мак-Грегор, выпьем коньяку, может быть, легче станет на душе.