Дипломат
Шрифт:
Зал отчетливо делился на две половины амфитеатрами расположенных друг против друга скамей. Представители правительственной партии сидели налево от Мак-Грегора, а оппозиция – направо; и тех и других легко было распознать по отдельным хорошо знакомым лицам. В глубине, на высоком кресле, в мантии, парике и при всех прочих регалиях, восседал спикер. Впереди и ниже него размещались клерки, а еще ниже стоял длинный стол, разделявший передние ряды скамей. Он был завален книгами и бумагами, и на одном конце его лежал жезл. По обе стороны стола лицом друг к другу сидели лидеры правительственной партии и оппозиции: Эттли, Черчилль, Дальтон, Идеи, Стрэчи, Брэкен, Моррисон, Лоу. Сэр Стаффорд Криппс так вытянул свои длинные ноги, что они легли на край стола; такая бесцеремонность показалась Мак-Грегору неуместной и даже неприличной. Мистер Иден, сидевший напротив, должен был любоваться подошвами ботинок Криппса. На скамьях, поднимавшихся четырьмя ярусами с каждой стороны, сидели беспрерывно переговаривавшиеся мужчины и среди них несколько тихих и безмолвных женщин. Откуда-то из-под галереи продолжали входить все новые и новые члены палаты, и Мак-Грегор видел, как они кланялись спикеру и рассаживались по местам. На уровне своей галереи Мак-Грегор заметил другой узенький балкончик, на котором сидело два-три человека. Прямо напротив шла галерея побольше, и по ее общему виду нетрудно было заключить, что это галерея прессы. Мак-Грегор оглядывал публику, находившуюся в зале, думая увидеть Эссекса. Но Эссекса в палате не было.
Мак-Грегор знал, что каждое заседание парламента начинается с ответов на запросы. Большинство запросов подается в письменном виде еще до начала заседания, и служитель вручил Мак-Грегору печатный перечень уже внесенных запросов. Но оглашению письменных запросов предшествуют обычно запросы устные, которые непосредственно адресуются министрам. В данный момент мистер Дальтон давал кому-то объяснения по поводу ввоза табака в счет американского займа. Несмотря на все свое нетерпение, Мак-Грегор с интересом прислушивался к запросам. Некоторые из них касались коммерческих или финансовых дел, в большинстве же речь шла о мелких, но досадных злоупотреблениях властей. Запросы поступали и справа и слева, и министры, которых касалось дело, должны были каждый раз давать ответы. Мак-Грегор, слушая все это, быстро осваивался с правилами парламентской процедуры и в то же время убеждался в неукоснительной серьезности, присущей всем действиям этого выборного органа. Впрочем, по-настоящему его интересовало только одно действие упомянутого органа – то, которое будет направлено против него, Мак-Грегора. Но его черед все не наступал. И когда он, наконец, наступил, зал замер в ожидании. Члены палаты, прохлаждавшиеся в кулуарах, толпой повалили на свои места, словно почуяв, что настает долгожданный момент. Мак-Грегор тоже почуял это и перевел взгляд на затылок Кэтрин, но она сидела, словно каменная, и, не поворачивая головы, смотрела вниз.
Спикер предоставил слово для запроса достоуважаемому члену палаты от Ломбарди. На скамьях оппозиции поднялся со своего места убеленный сединами джентльмен весьма внушительного вида, в дымчатом пенсне на ленточке. С его высокой, сухопарой фигурой странным образом не вязался голос, напоминавший глухое ворчание хорошо выдрессированной собаки.
– Мистер спикер! Я обращаюсь с запросом к министру, представляющему здесь премьер-министра. – Он выдержал паузу, обводя зал острым, испытующим взглядом. – Один из слуг британской короны, некий А. Э. Мак-Грегор, выступил на днях в печати с заявлением по поводу правительственной миссии в Москву и Иранский Азербайджан, в которой он имел честь принимать участие. Это заявление содержало серьезные обвинения не только по адресу правительства, но и по адресу одного из наших наиболее уважаемых дипломатических представителей и всего Британского содружества наций. Нарушив долг верности, он высказал чудовищное, совершенно необоснованное подозрение относительно нашей искренности в отношениях с другими странами. Ввиду бесчестья, нанесенного нам перед всем миром, и ввиду того ущерба, которое означенный Мак-Грегор причинил государству, я желал бы спросить правительство, какие меры приняты им для того, чтобы решительно и бесповоротно дезавуировать заявление Мак-Грегора. И более того, – прорычал он, – какие приняты меры к наказанию этого человека за нарушение законов и постановлений правительства?
Все это было очень буднично и просто, но кто не побледнеет, услышав по своему адресу подобные обвинения! Мак-Грегор подался вперед, чтобы услышать ответ мистера Эттли, но тут он увидел, что Эттли нет в зале, как и еще некоторых министров. Вместо Эттли из-за стола поднялся какой-то невысокий брюнет в роговых очках; он положил перед собой несколько листков и откашлялся, прочищая горло.
Джон Асквит повернулся к Мак-Грегору. – Это Бутчер, – шепнул он, – парламентский заместитель одного из министров; убей меня бог, если я помню, какого именно.
Мистер Бутчер снял очки и принялся их протирать; Мак-Грегор сердито подумал: неужели они всегда так копаются?
– Мне поручено ответить на этот запрос, поскольку он касается нашего министерства, – сказал Бутчер. Он говорил без всякого интереса, что называется, бубнил, но Мак-Грегор отчетливо слышал каждое его слово. – Запрос не из тех, на которые можно быстро ответить, и я просил бы достоуважаемого члена палаты вооружиться терпением. Дело Мак-Грегора представляет собой сложную проблему, затрагивающую сферы деятельности трех или четырех министерств, как-то: Форейн оффис, департамента по делам Индии, а также канцелярии премьер-министра и нашего министерства. Более того, оно входит и в компетенцию Ведомства государственной службы. В настоящее время дело приобретает особенно щекотливый и опасный характер, поскольку оно может повлиять на нашу позицию на завтрашнем заседании Совета безопасности. Тем не менее я постараюсь дать по возможности исчерпывающий ответ на оба вопроса достоуважаемого члена палаты. Прежде всего я полагаю, палата согласится, что выступление упомянутого Мак-Грегора в печати свидетельствует об отсутствии у него такта, меры и верноподданнических чувств.
– Правильно! Правильно! – раздалось со всех сторон.
– Он позорно злоупотребил своим положением! – выкрикнул какой-то член палаты. Тотчас же и другие стали выкрикивать свои добавления к уничтожающей характеристике, данной мистером Бутчером, и спикеру пришлось призвать палату к порядку.
Мистер Бутчер уперся кулаками в стол. – Палата также учтет, что авторитетными лицами уже сделаны надлежащие заявления, которые доказывают, что письмо Мак-Грегора не заслуживает серьезного внимания. Я главным образом имею в виду заявление начальника Мак-Грегора, лица, возглавлявшего миссию в Москву и Иранский Азербайджан, – лорда Эссекса. Мы считаем, что для опровержения нелепых обвинений Мак-Грегора трудно найти лицо более авторитетное, чем лорд Эссекс.
– Правильно! Правильно!
Мистер Бутчер перевел дух и заговорил громче: – Перехожу к вопросу о мерах в отношении самого мистера Мак-Грегора. Я рассчитывал получить сведения об этом вопросе до начала заседания палаты; к сожалению, я их еще не получил. Одну минуточку, джентльмены, разрешите мне кончить! Я знаю, что в связи с делом Мак-Грегора возникла весьма серьезная ситуация, угрожающая нашему международному престижу, но, тем не менее, я должен заявить, что дело это входит в компетенцию Ведомства государственной службы и соответствующие инстанции в данный момент решают, как надлежит поступить с Мак-Грегором.
– Сколько же нам ждать? – спросил с места достоуважаемый член палаты от Ломбарди.
– Я надеюсь получить ответ до закрытия вечернего заседания; вероятно, это будет очень скоро. Прошу разрешения представить палате дальнейшие сведения по делу Мак-Грегора, как только я буду располагать этими сведениями.
Член палаты от Ломбарди вскочил на ноги и снова зарычал: – Ввиду неудовлетворительности полученного ответа и важности события, которое я рассматриваю как кризис в общегосударственном масштабе, оставляю за собой право вернуться к данному вопросу в порядке дебатов по внешней политике, являющихся следующим пунктом повестки дня.
Мистер Бутчер встал опять. – Возражений нет, – сказал он. – Мы, несомненно, сможем разрешить вопрос о Мак-Грегоре к удовлетворению достоуважаемого члена палаты, как только нам станет известно решение, принятое Ведомством государственной службы. Повторяю: это будет очень скоро, не позже чем через час.
Ответ мистера Бутчера никого не удовлетворил, и спикеру снова пришлось призвать палату к порядку. Мак-Грегор и сам почувствовал, что его терпение иссякло; сидевшие в зале люди, этот почтенный синклит и все, что он в его глазах символизировал, не вызывали теперь в нем ничего, кроме раздражения. Он не обрадовался передышке. Напротив, глядя на свои бледные руки, судорожно вцепившиеся в колени, он думал о том, что дело снова мучительно затягивается.
Казалось, его тревогам так и не будет конца. Вот снова он должен сидеть и дожидаться прихоти какого-то министра. На миг у него даже явилась мысль встать и уйти, но в это время Асквит, словно угадав его намерение, повернул голову и улыбнулся ему, и Мак-Грегор, кивнув в ответ, остался.
В эту минуту со своего места встал Том Кромвелл. Он возник как-то неожиданно, прямо за спиной мистера Бутчера. Потрясая над головой пачкой бумаг, Кромвелл выкрикнул свой запрос, обращая его непосредственно ко всей палате.