Дипломат
Шрифт:
– Но это вовсе не мои взгляды!
Хэмбер не слушал его. – К тому же для Америки лучше всего освещать это дело именно так. И, кстати, как, по-вашему, попали эти корреспонденции в Америку?
– Не знаю. Да это и не важно.
– Нет, очень важно. Они были посланы в Лондон с вашей английской дипломатической почтой, Мак-Грегор. Это одно из благодеяний, которые Мелби оказывает нам, корреспондентам. Он отправляет наши депеши в Лондон, а оттуда их передают по телеграфу. Поэтому ваши претензии совершенно не обоснованы. Если вы, англичане, хотите, чтобы ваши интересы правильно освещались в Америке,
– Рассуждая принципиально, – заговорил Джексон Стайл, – никто не должен мешать нам, Мак-Грегор. Разве вы не понимаете, что в конечном счете решать все эти проблемы будет наш народ. Следовательно, народ должен получать точную информацию. Америка – демократическая страна, а главнейшая опора демократии – это свободная печать, а свободная печать – это значит осведомленная печать, и мы не можем скрывать информацию, которая необходима для правильного понимания обстановки. Вы рассматриваете этот случай с точки зрения этики, мы – по крайней мере я – с точки зрения принципа. Было бы неправильно, если бы мы скрывали информацию, в которой нуждается американский народ, независимо от того, как мы ее получили.
Так как спорить по такому запутанному вопросу не было смысла, Мак-Грегор выслушал дальнейшие доводы Стайла, храня безучастное молчание. Расценив это каменное безмолвие как несносное упрямство, Хэмбер и Стайл наконец оставили Мак-Грегора, предварительно отпустив несколько колкостей по поводу его странного поведения в этом вопросе – поведения, которое явно не вязалось с позицией Эссекса, поведения, которое они считали противоречивым и путаным и которое поэтому могло послужить причиной любых превратных толкований с их стороны.
Мак-Грегор признал, что Хэмбер и Стайл, пожалуй, правы. Он еще следил из окна, как они выходили из ворот посольства, когда в комнате появилась Кэтрин. Она молча стояла возле него, пока он не увидел ее и не ответил на ее ироническое приветствие.
– Вы обличали их в искажении ваших мыслей? – с улыбкой спросила она.
Он кивнул.
– Ну, и что же они на это сказали?
– Что я сам виноват.
Она расхохоталась ему в лицо. – А разве это не так?
Мак-Грегору было не до смеха. – Нет. По-моему, нет.
– Может быть, это моя вина, ведь я вас не предостерегла, – сказала она.
Мак-Грегор был склонен согласиться с ней – и все-таки промолчал.
– А как прошла конференция? – спросила она спокойно и с очаровательной улыбкой.
– Хорошо.
– Задавали они вопросы вам, как эксперту?
– Да, несколько вопросов о реформах и о нефти.
– О каких реформах?
– В Иранском Азербайджане.
– А-а… И, вероятно, мы возражаем против них?
– Именно об этом меня и спрашивали.
– А что вы ответили?
– Ничего. Эссекс сказал, что мы возражаем против методов проведения этих реформ.
– Ведь там было восстание или революция?
– Да, но, вероятно, дело не обошлось без русских. Возможно, что и все реформы проводятся по их инициативе. Впрочем, я не знаю.
– Так вы не согласны с этими реформами?
– Этого я не сказал бы, – осторожно ответил он. – Просто у меня нет твердого мнения на этот счет.
– А что они хотели знать о нефти? – настойчиво допытывалась Кэтрин.
– Один из них заявил, что единственное, что нас интересует в Иране, – это наши нефтяные концессии.
– В этом, вероятно, есть доля истины, – сказала она. – А ваше мнение?
– Да, но это не должно быть единственной причиной нашего интереса к Ирану.
– Не должно быть, но разве это не так сейчас?
– Я и сам хотел бы знать, так это или не так.
– Да, у вас, действительно, недоумевающий вид, – сказала она. – Я и сама недоумеваю. Чего же, наконец, хочет Эссекс: только ли избавиться от русских, или укрепить наше влияние в Иране, или просто удержать наши теперешние позиции там?
– Всего понемногу, – сказал он.
– И в этом состоит теперь английская политика в Иране?
– Как будто бы так.
– И вам не нравится, что Эссекс будет проводить свою линию?
На это Мак-Грегор не ответил. Она нащупала подлинную причину его раздражения. Ему хотелось бы поговорить с кем-нибудь, просто чтобы выяснить все для самого себя, он знал, что это не единственный его мотив для разговора с Кэтрин Клайв. С ней он всегда был излишне болтлив, потому что она любой разговор делала разумным, непринужденным, слегка насмешливым – таким, как надо. Но он не доверял ей. Ему казалось, что, подружившись с Эссексом, она перешла другой лагерь. Он даже не отдавал себе в том, что это за лагерь. Он знал только, что это лагерь Эссекса – Эссекса лично, или Эссекса в связи с Ираном, или Эссекса как главы миссии. Он едва сдерживал свое раздражение и чувствовал какой-то подвох в иронических шутках Кэтрин.
– Вы искали Эссекса? – спросил он ее.
– Нет, – коротко ответила она, и эта недомолвка была похожа на вызов.
Мак-Грегор смотрел, как зажигались над Кремлем красные звезды – зрелище, которое он уже привык ожидать. Он подумал, что Кэтрин, вероятно, видела Эссекса. Она стояла, заложив руки за спину, явно никуда не торопилась, и его молчание ее не смущало.
– Вы уже покончили с работой? – спросил он.
– Нет еще, – сказала она со вздохом. – Мне кажется, я засиделась в Москве. Я провожу половину своего времени бесцельно, без всякого дела, блуждая из одной комнаты посольства в другую, и работаю не слишком много. Я не могу целыми днями сидеть за письменным столом: это мне начинает надоедать. – Она не проявляла огорчения по этому поводу и говорила так, как будто все это было для нее несущественно.
– А я думал, что на сегодня вы уже все кончили, – сказал он.
– Я было кончила, но Кларк-Керр прислал с Балкан Майкла Кэртиса, и все, что ему требуется, конечно, сверхспешно. Ему бы проще было отправиться в Лондон и получить все материалы там.
– А что ему требуется?
– Сведения о некоторых болгарах и путаннейшие доклады нашей разведки о Венгрии. Все это напрасная трата времени.
– Да? – сказал он вежливо, не желая углубляться в этот вопрос.