Дипломат

Олдридж Джеймс

Эссекс был изумлен, увидев среди корреспондентов трех женщин. Они пришли с небольшим опозданием, и он увидел их всех трех еще у дверей. Одна из них – высокая брюнетка – глядела на Эссекса с нескрываемым презрением. Она была несомненно англичанка и довольно привлекательна, чего Эссекс не мог сказать о журналистках вообще. Другая, поменьше ростом, была молоденькая блондинка; она смотрела на Эссекса с интересом, граничившим с кокетством. Третья была совершенно в другом роде – гораздо старше и явно американка: стройная, элегантно одетая, в шляпке с цветами. Импозантная, по-американски холеная наружность и особенно лицо, тщательно сохраняемое разными притираниями, кремами, кабинетами красоты и режимом питания, делали ее и старой и молодой одновременно. У нее были резкие черты лица и заносчиво независимая осанка. Она обменялась с Эссексом крепким рукопожатием. Эссекс, здороваясь с журналистками, удостоил их не большим вниманием, чем мужчин. Он не старался скрыть, что не любит женщин этой профессии.

Познакомившись с корреспондентами, он стал у камина с полным стаканом виски в руке и оглядел их всех прежде, чем начать. На своем веку он видел множество людей этого сорта, и они не переставали интересовать его. На первый взгляд все они казались разными, но стоило к ним приглядеться, и трудно было отличить одного от другого. Самой характерной чертой, объединявшей для Эссекса всех участников сегодняшнего сборища, были плохо отутюженные выходные костюмы. Эссекс видел перед собой англичан и австралийцев, канадцев и новозеландцев. Больше половины присутствующих оказались американцами, распознать их не стоило ни малейшего труда. Они были рослые, самоуверенные. Эссексу нравились такие люди: свежие, молодые лица, прекрасные зубы, густые волосы. Американцы были полной противоположностью своим английским и австралийским коллегам – публике разнокалиберной и ничем не примечательной. Англичане были хуже одеты и держались скромно – слишком скромно, по мнению Эссекса.

Один из них, привлекательный блондин по фамилии Холмс, понравился ему больше прочих, но и он тоже был типичным интеллигентом в рубашке цвета хаки и зеленом галстуке. Сдержанный, средних лет англичанин Эллисон выделялся среди своих коллег весьма солидной осанкой, но его манеры и дипломатическая внешность не обманывали Эссекса – это могла быть лишь видимость. Из прочих английских корреспондентов внимание Эссекса привлек некий Лоу. Это был англичанин того типа, которых сотнями встречаешь каждый вечер в пригородных лондонских поездах. Для Эссекса подобные люди в известной мере оправдывали существование народа. Он снизошел до этого во время налетов германской авиации на Англию, тем более что слово «народ» часто попадалось в вашингтонских газетах. Это была порода людей, которые выиграли войну. Эссекс легко представлял себе, как люди, подобные Лоу, в резиновых сапогах и пожарных касках противовоздушной обороны невозмутимо управлялись с бомбами. Эссекс полагал, что он должен благодарить бога за этого Лоу и всех прочих Лоу. Если уж надо было благодарить бога за кого-нибудь из народа, то именно за Лоу, так как все стоявшее ниже него было совершенно недостойно божьей благодати.

Но, при всех своих различиях, эти люди все же выглядели и вели себя, как газетчики. Единственным отклонением от общего стандарта оказался американец, некий Гаспар Форд. Ему было уже за пятьдесят, он восседал в кресле, быстро отхлебывая крепкое виски и что-то вещая весьма громким голосом. Седовласый и цветущий Гаспар Форд был больше похож на преуспевающего американского дельца, чем на газетчика. Он напомнил Эссексу тех людей, которые во время войны осаждали Вашингтон, слоняясь по кулуарам конгресса в погоне за контрактами. Форд казался здесь не совсем на месте.

Оглядевшись, Эссекс заметил, что по обеим сторонам от него стоят, как давние и закадычные его друзья, Хэмбер и Стайл, и оба рассказывают ему о Греции, которую они недавно посетили. Хэмбер всецело поддерживал английскую политику в Греции. Он говорил Эссексу, что любая уступка ЭАМ грозит победой коммунизма в Греции, что, в свою очередь, даст возможность создать крепкий коммунистический блок на Балканах. Английская политика должна предотвратить это. Стайл заявил, что он не одобряет некоторых греков, с которыми имеют дело англичане, но все же понимает необходимость использовать их для борьбы с коммунистически настроенным ЭАМ. Он рассказывал Эссексу, как ЭАМ уродует живописные греческие селения огромными лозунгами, написанными красной краской на каждой стене. Знает ли Эссекс книгу Билла Блю о России, читал ли он о нехватке краски в Москве? Ну так вот, причина ясна. Краска доставляется в Грецию из Москвы. Об этом все знают. ЭАМ – тоже дело рук Москвы.

– И они действительно так коммунистически настроены? – осведомился Эссекс.

– Можете мне поверить, абсолютно! – ответил Стайл.

– Но вы же знаете, эти люди из ЭАМ хорошо сражались во время войны, – сказал им Эссекс.

– В своих же собственных интересах, – возразил Стайл.

– А теперь они рассчитывают на этом спекулировать, – добавил Хэмбер.

– Но что вы предлагаете взамен? – провоцировал их Эссекс. – Короля?

– Нет, я этого не предлагаю, – сказал Хэмбер. – Но если вам, англичанам, вздумается предложить, то я соглашусь, что монархия и то лучше, чем коммунисты.

– А вы, Стайл?

– Принципиально я противник монархии, – сказал тот, – но из принципа же я полагаю, что при теперешних условиях монархия – это наилучшее решение для Греции. Греки еще не совсем созрели для настоящей республиканской демократии, и если народ хочет короля, он должен получить короля. Тут важен принцип.

– Принцип – великое дело, – серьезно сказал Эссекс. – Это относится и к нашей иранской проблеме. Отчасти это и привело меня сюда, в Москву.

Американцы с интересом ожидали, что Эссекс продолжит разговор об Иране. Они понимали, что он не напрасно упомянул про Иран. Они слишком хорошо знали Эссекса.

– Я боюсь, что мы ведем там неравную битву за принципы, – продолжал Эссекс, – но такая битва всегда даст свои плоды. У нас есть обязательства в Иране по договору 1942 года, гарантирующему независимость Ирану, и мы должны добиваться того, чтобы этот договор уважали. Мы не пожалеем сил, чтобы добиться такого положения, при котором данное нами слово не могло бы быть нарушено никем на свете.

– А вы располагаете доказательствами того, что русские имеют виды на весь Иран? – настойчиво спросил Хэмбер. – Мы знаем, что у них есть такие замыслы, но есть ли у вас в руках доказательства?

– Трудно сказать. – Эссекс улыбнулся, поставил свой стакан на стол и потянулся за трубкой в задний карман. – Я не уполномочен говорить о русских.

Все засмеялись.

– Но я могу вас заверить, что у нас нет видов на Иран. Вы едва ли смогли бы обвинить британское правительство в том, что оно форсирует этот вопрос потому, например, что претендует на Северный Иран. – Это было до того неопровержимо и просто, что если господа журналисты еще не писали об этом, то напишут теперь, а ему ничего другого и не надо.

Эссекс выдержал длинную паузу, и так как выпито было уже в меру, он сделал легкий кивок в сторону Мелби и стал набивать свою трубку, между тем как Мелби, лавируя между корреспондентами, направился к камину.

– Прошу вас, – сказал ему Эссекс.

Мелби начал, слегка повысив голос: – Может быть, вы присядете? Лорд Эссекс пригласил вас, думая, что вам интересно будет узнать подробности о его миссии, и, без сомнения, у вас есть к нему вопросы.

Все расселись, но Эссекс продолжал стоять, покуривая трубку.