Дипломат

Олдридж Джеймс

Мак-Грегор и не тревожился.

– В данной ситуации лучше, чтобы это сделал он, – продолжал Эссекс.

Мак-Грегора вовсе не нужно было в этом убеждать, но, повидимому, Эссексу хотелось убедить самого себя, что Дрейк подходящий человек.

– Не уничтожайте Дрейка вашим молчаливым неодобрением, Мак-Грегор, – сказал Эссекс. – Его надо узнать поближе, он интересный человек. Вы, может быть, даже не подозреваете, что не кто иной, как Дрейк, направлял политику Форейн оффис в испанском вопросе в течение всей гражданской войны в Испании.

– Я не знал этого.

– Да, – пустился Эссекс в воспоминания. – Это он помог Форейн оффис понять Испанию и Франко. Дело, конечно, не в том, что Франко ему очень

нравился. Нет, тут были и более важные соображения. Френсис знает, что Франко означает возврат Бурбонов. Для Англии, по его убеждению, необходимо, чтобы в южной и юго-западной Европе существовало сильное единовластие, и поэтому он тяготеет к королям и церкви. Он сам, знаете ли, католик и отчасти поэтому чувствует себя не на месте. С католицизмом тут далеко не уедешь. Чтобы осуществить свои дипломатические планы создания дружественного Англии мощного католического блока, ему следовало бы работать в католических странах Европы.

Эссекс внезапно повернулся к Мак-Грегору и сказал: – Знаете, Мак-Грегор, вы недостаточно интересуетесь людьми. Иначе вы сами спросили бы меня про Френсиса Дрейка. Я никогда не откажусь рассказать вам о людях, если это может помочь вам разобраться в них. А чтобы раскусить Френсиса, надо понять его католицизм, вот и все. Это определяет в нем не только религиозные убеждения и дипломатическую позицию, но и эстетические вкусы. Мне кажется, что Френсис просто случайно не избрал карьеры священнослужителя и сам этого не может себе простить. В свое время он был одним из виднейших авторитетов Оксфорда по истории папства и раскопал несколько очень важных документов об английской церкви донормандского периода. И что весьма странно, Френсис женился не на католичке. Его жена – дочь Клода Пинтота, соседа по имению, – хрупкая и молчаливая женщина. У них есть дочь, Антония, примерно ваших лет, Мак-Грегор, – сущий дьявол. Все, чем боги обделили ее родителей, они даровали Антонии. Это особа совершенно бесшабашная, настоящая язычница и притом необузданного нрава; живет она, должно быть, в грехе и пороке и наслаждается жизнью. Если бы Френсис привез ее с собой в Москву, она превратила бы его жизнь в ад и ославила бы его на весь город своими похождениями. Ну, а без нее ему здесь живется тихо и спокойно, хотя особенного удовольствия от этого он не испытывает.

Эссекс на минуту призадумался. – Френсис охотно вручит эту ноту. Это один из немногих дипломатических шагов, которые приносят удовлетворение сами по себе. По крайней мере, он даст нам сколько-нибудь действенное оружие против русских. Пойдемте наверх к Френсису и проглядим с ним документы. Не чувствуете ли вы теперь, Мак-Грегор, несколько больше доверия и уважения к нему? – с мягкой иронией спросил Эссекс.

Мак-Грегор улыбнулся, не зная, что сказать.

– Во всяком случае, – вздохнул Эссекс, – интересно будет поглядеть, как отнесется ко всему этому Молотов. Не думаю, чтобы это ему понравилось.

Но их принял не Молотов. На этот раз они попали к Вышинскому и вручили ноту ему.

Они явились в министерство иностранных дел, и Вышинский приветствовал их с таким видом, словно предвкушал удовольствие от предстоящей схватки. Эссексу он показался голодным львом, который добродушно встречает свою добычу. Это был человек плотного сложения; глаза его поблескивали бледном лице. В его сверкающей остроумием речи разящий юмор сменялся безжалостной иронией. Эссекс решил предоставить слово Дрейку, а самому наблюдать и слушать, чтобы убедиться, так ли умен Вышинский, как это кажется.

Когда Дрейк вручил ноту, Вышинский сказал: – А, нота! – как будто выражая удовольствие, что состязание началось. – И о чем же она? – осведомился он неофициальным тоном, просмотрел документ и передал его стоявшему позади Троеву. Они сидели в уставленном книгами кабинете Вышинского на простом кожаном

диване и в креслах. Вышинский надел очки в роговой оправе.

– Нота касается политической обстановки в Иране, – четко произнес Дрейк. Он говорил медленно, так, чтобы посольский переводчик Джойс мог уловить каждое слово. – Мы выражаем сожаление по поводу беспорядков в Иранском Азербайджане, мистер Вышинский, и напоминаем советскому правительству, что его вмешательство в иранские дела – это нарушение договора 1942 года. Мы настаиваем на том, чтобы страны, подписавшие договор, немедленно назначили специальную комиссию, которая расследовала бы ситуацию в Азербайджане и приняла практические меры для восстановления в этой провинции власти центрального правительства.

Выражение лица Вышинского не изменилось, на нем нельзя было уловить ни удивления, ни досады. – Британское правительство, повидимому, весьма обеспокоено некоторым оживлением деятельности демократических элементов в Иранском Азербайджане, – сказал он Дрейку, и его тонкие губы сложились в улыбку.

– Весьма обеспокоено, – торжественно произнес Дрейк.

– Вы выдвигаете серьезные обвинения, – продолжал Вышинский.

– Мы никого не обвиняем, – спокойно ответил Дрейк. – Мы просто констатируем действительное положение вещей. Мы и раньше пытались добиться от советского правительства удовлетворительного разрешения этого вопроса, но неизменно встречали отпор. Ситуация в Азербайджане ухудшается с каждым днем, и мы считаем, что советское правительство игнорирует нашу заинтересованность в этом вопросе.

– Мы просто не имели возможности игнорировать заинтересованность британского правительства в Иранском Азербайджане, – сказал Вышинский, с улыбкой слушая Троева, который бегло переводил ему слова Дрейка. Как и Молотов, Вышинский говорил быстро, и Эссекс уже решил, то оба они принадлежат к одной и той же школе прямолинейных дипломатов. – Однако, если английский представитель считает необходимым что-либо обсудить, я готов побеседовать с ним.

Эссекс усадил Мак-Грегора рядом с собой на диване.

– Скажите мистеру Вышинскому, Мак-Грегор, что мы желаем обсудить проблему Иранского Азербайджана в целом. Мы не просто приносим жалобу, мы хотим практических мер для восстановления власти центрального правительства в Азербайджане. Скажите ему, что для этого потребуется соответствующая конференция, и спросите, когда он считает возможным ее созвать.

Мак-Грегору не хотелось брать на себя ответственность, которую на него возлагал Эссекс, но он передал слова Эссекса Вышинскому на довольно приличном русском языке, стараясь ничего не вносить от себя. Вышинский слушал, кивая головой, и его седые волосы серебрились в электрическом свете. Тут только Мак-Грегор понял, что он по-настоящему несет ответственность за эту миссию и по-настоящему заинтересован в ней. Он говорит с Вышинским и переводит важное заявление! Он забыл, что речь идет об Иране. Он уже был заинтересован в исходе состязания между этими людьми и ждал, примет ли Вышинский предложение Эссекса или отвергнет его.

– Мы не видим оснований для созыва конференции по вопросу о советской политике в Иране, – сказал Вышинский. – Если лорд Эссекс предлагает созвать конференцию по Ирану, то он напрасно приехал сюда. Как уже говорил ему господин Молотов, местом для такой конференции должен быть Иран.

Эссекс выслушал перевод Мак-Грегора и подумал, что это ответ юриста. И сидели они в кабинете юриста и царила здесь атмосфера юриспруденции; даже книги в светлых переплетах с красной полоской на корешке казались томами свода законов. Если бы не портреты Ленина и Сталина во весь рост, Эссексу могло бы показаться, что он находится в кабинете какого-нибудь преуспевающего и проницательного европейского адвоката – слишком проницательного, чтобы можно было чувствовать себя с ним спокойно.