Дипломат

Олдридж Джеймс

– Шампанское в одиннадцать часов утра! – воскликнула Кэтрин усаживаясь.

– Налейте и ей, Мак-Грегор, – сказал Эссекс и махнул рукой в противоположный угол комнаты. – Там, на маленьком столике есть стакан для воды. Вы не возражаете против того, чтобы пить из стакана, Кэти? Если б я знал, что к нам придет такая гостья, я бы велел принести еще бутылку. Да я сейчас попрошу мисс Уильямс, она нам достанет.

– Мне некогда сидеть тут с вами и распивать шампанское, – сказала она, переводя взгляд с Эссекса на Мак-Грегора. Оба, видимо, были в отличном настроении и от души ей обрадовались, но она почувствовала, что ей нелегко будет попасть им в тон. Эссекс пододвинул кресло к камину, а Мак-Грегор тем временем наливал шампанское в стакан –

довольно необычное занятие для Мак-Грегора. Его серьезное лицо раскраснелось то ли от шампанского, то ли от близости огня, и казалось, ему отчего-то очень весело. В благодушии же Эссекса было что-то нарочитое и преувеличенное, и он явно обрадовался, что она своим приходом отвлекла их от разговора. Он сразу стал увиваться вокруг нее. Мак-Грегор сел и улыбнулся ей, но так, как будто ее в комнате не было, а просто он вспомнил о ней и это ему приятно. Снова это был тот сдержанный, молчаливый Мак-Грегор, которого она видела у Карадока. И ей захотелось расшевелить его, сказать ему что-нибудь обидное; желание оскорбить и унизить его в присутствии Эссекса было так сильно, что она сама удивилась пылкости этого желания и поспешила подавить его. Она заговорила очень сдержанно и холодно.

– В первый раз вижу вас настолько отрешившимися от московской действительности, – сказала она. – Что это вы празднуете?

– Здесь праздновать нечего, – сказал Эссекс. – Просто решили разогнать скуку. Нам надо набраться сил для нового приступа.

– Пожалуй, этого не потребуется, – сказала она и протянула ему телеграмму.

Эссекс прочел и воскликнул: – Ах, чорт! – Он еще не успел рассердиться. То, что было сказано в телеграмме, показалось ему смешным и невероятным; он перечитал ее еще раз.

– Смотрите, Мак-Грегор, – сказал он. – Какой-то болван в Лондоне решил съумничать. С чего они взяли, что я теперь соглашусь уехать? Сколько времени мы здесь?

– Десять дней. – Мак-Грегор прочитал телеграмму и тоже возмутился.

– Десять дней, а им уже подавай чудо, – сказал Эссекс.

Он охотно пояснил бы, что все это значит, но не нашел возможным распространяться на эту тему. Будь он персоной помельче, такая телеграмма оскорбила бы его. Но лорд Эссекс мог только счесть ее результатом недозволенного вмешательства какого-нибудь Бертрама Кука или Аластера Катлера. Они с самого начала были против него и, конечно, делали все возможное, чтобы сорвать его миссию. Ему очень хотелось объяснить все Кэтрин, но она пропустила бы это мимо ушей. Одно ясно, думал он, глядя на Кэтрин и любуясь ее молодостью и уверенной манерой держаться, – одно ясно: если мне все-таки придется вернуться в Лондон, Кэти я возьму с собой. И какая бы судьба ни постигла миссию, это, во всяком случае, вознаградит меня за многое.

– Любопытно, чем вызвано такое спешное решение? – сказал он вслух; до большего он снизойти не мог.

– Вероятно, в Форейн оффис пришли к выводу, что дело безнадежное, – сказал Мак-Грегор. Ему хотелось как-нибудь утешить Эссекса, но он не знал как.

– Ничего подобного, – запальчиво возразил Эссекс. – Откуда бы они это взяли? Уж, во всяком случае, не из моих донесений. – Он только один-единственный раз высказал свое неверие в успех миссии – в письме, которое вчера написал министру, но тут же разорвал.

– Может быть, Лондон узнал о приезде в Москву азербайджанских представителей? – как бы мимоходом заметила Кэтрин. – Вам известно о сегодняшнем приеме?

– Мне известно, – сказал Эссекс все так же запальчиво, – но Лондону не известно.

– Ну, значит, тут какая-то интрига. – Кэтрин поднялась, не допив своего шампанского. Они стали упрашивать ее посидеть, но она сослалась на то, что ее ждет работа. С того самого вечера у Карадока в ней появилась какая-то отчужденность по отношению к ним обоим, и они не могли понять, в чем дело.

– Возможно, Кэти права, – сказал Эссекс. – Кто-то вмешался.

– В Форейн- оффис? – Мак-Грегору не понравился такой

оборот.

– Трудно сказать, – ответил Эссекс. – Ветер мог подуть из самых разных мест. Есть достаточно людей, которые вообще были против этой миссии. В некоторых официальных кругах, Мак-Грегор, я пользуюсь репутацией человека, чрезмерно склонного к переговорам с русскими. Вот что нехорошо в нашем Форейн оффис: слишком много заинтересованных лиц, так что никогда не учтешь, какие именно силы ведут против тебя борьбу. Впрочем, здесь, может быть, действуют силы со стороны, вне Форейн оффис. Чорт его знает, в общем. Но одно могу сказать: я не собираюсь отдавать себя на заклание на каком бы то ни было политическом алтаре. Судьба Гордона, брошенного в Хартуме, меня не прельщает.

Мак-Грегора томила неприятная догадка. В последнем отчете сэру Роуленду Смиту, своему начальнику в департаменте по делам Индии, он высказался в том смысле, что переговоры в Москве ни к чему не приведут и что иранские дела должны обсуждаться в Иране. Мак-Грегор очень обстоятельно изложил свою точку зрения, указывая на то, что фактическое положение в Иране вовсе не соответствует тому, которое сейчас обсуждается в Москве. Это было написано в минуту недоверия и раздражения против Эссекса. Но и в остальных отчетах Мак-Грегора департаменту сквозило то же недоверие, хоть и выраженное более сдержанно. И все же он не думал, что именно его отчеты привели к отозванию Эссекса. Ему не хотелось так думать, однако эта мысль не выходила у него из головы. Он утешался надеждой, что злосчастные отчеты никогда не попадутся Эссексу на глаза, и ругал себя за глупость. Как это он раньше не понимал того, что сейчас ему было совершенно ясно: миссия Эссекса должна увенчаться успехом во что бы то ни стало. Конечно, внимания к интересам Ирана от Эссекса ждать нечего, но все-таки уж лучше переговоры в Москве, чем полный разрыв с русскими. Это может быть чревато слишком серьезными международными осложнениями.

– Мак-Грегор, – в раздумье произнес Эссекс. – Я должен увидеться с Молотовым.

– Может быть, связаться с ним по телефону? – предложил Мак-Грегор.

– Ничего не выйдет.

– А если попробовать?

– Нет. Вы его не добьетесь, и все равно – в телефонном разговоре легко уклониться от ответа. Я должен увидеться с ним лично, а для этого есть только один путь. Надо поехать на сегодняшний прием. – Эссекс покачался на каблуках и вдруг развеселился от этой мысли. – Решено, – сказал он оживляясь. – Преподнесем им сюрприз. Они, конечно, меня не ждут. А мы сделаем широкий жест и приедем. Это будет проявлением той самой воли к сотрудничеству, к которой всегда апеллируют русские. Кроме того, если английское посольство решит явиться на прием, то весь дипломатический корпус там будет; об этом уж я позабочусь. Молотов это учтет, и после такого акта дружелюбия ему неудобно будет показаться нелюбезным. Пойду поговорю с Френсисом.

У Мак-Грегора отлегло от сердца; теперь он жаждал быть полезным.

– А вы разыщите мне Кэтрин, – повернулся к нему Эссекс с порога. – Попросите ее дать знать всем посольствам в Москве – американцам в первую очередь, – что мы будем на этом приеме. И прессе тоже. И этому, как его, Сальдо. Но пусть сделает это потактичнее, самое лучшее – устроить так, чтобы они сами узнали. А вы тем временем составьте телеграмму в Лондон о том, что мы уезжать не собираемся; подпись поставьте свою. – Это была месть за неуважение, выказанное ему сегодня утром.

Дрейк выслушал план Эссекса и для большей внушительности встал с кресла.

– Гарольд, но это же неслыханно, – сказал он, словно не решаясь поверить. – Ваше присутствие на приеме будет истолковано как признание де-факто этих мятежников.

– Глупости, – сказал Эссекс.

– Нет, не глупости. Русские примут это именно так.

– Ну и пусть, – сказал Эссекс. – Они убедятся, что ошиблись, лишь только мы возобновим переговоры. А для меня самое важное как можно скорей повидать Молотова.