Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана
Шрифт:
Поскольку меня считают автором "доктрины сдерживания" 1947 года, могу сказать, что она потеряла много рационального после смерти Сталина и развития советско-китайского конфликта. Решительно отрицаю свое авторство и считаю нецелесообразным и неправильным применение этой доктрины сейчас к ситуациям, к которым она не имеет да и не могла иметь прямого отношения.
Глава 16.
Япония и Макартур
Работа, проделанная группой планирования по подготовке программы возрождения Европы, носила, как мы видели, весьма срочный характер. Она охватывала потребности целого географического региона. Требования, предъявлявшиеся к нам, были такие, что мы до окончания ее не имели ни времени, ни возможности отвлечься на что-нибудь еще. Лишь в конце лета 1947 года мы смогли вздохнуть свободнее, осмотреться и попытаться разобраться в положении Америки, занимаемом ею в мире.
По прошествии некоторого времени мне стало ясно, что образовались два региона
В этих двух регионах - в Японии, где верховное командование осуществлял генерал Макартур, и в нашей зоне, в Западной Германии, - правительство Соединенных Штатов несло за все полную ответственность. Мы не только взяли ее на себя в качестве победителей, и она носила характер диктатуры, но и сознательно сняли с бывших наших противников малейшую ответственность за происходящее. Вместе с нашими союзниками мы были теоретически в состоянии контролировать как внутреннее развитие, так и внешние связи обоих этих регионов. В отличие от других частей мира здесь нам не приходилось противостоять местным суверенным правительствам, которых было бы необходимо увещевать, обхаживать или оказывать на них давление, прежде чем мы добились бы того, чего хотели. Как говорится, "пирог тут был нашим" и нам оставалось только нарезать его.
Однако, смотря на происходившее в мире в 1947 году с позиций Госдепартамента, можно отметить несколько тревожных факторов.
Первый заключался в том, образно говоря, что две важнейшие наши фигуры на шахматной доске мировой политики оказались почти виртуально неуправляемыми ни Госдепартаментом, ни даже президентом. Командующие американскими войсками в оккупированных странах (Японии и Западной Германии) занимали весьма независимое положение, являясь законом самими для себя. Политика Госдепартамента, направленная во время войны на всемерную поддержку военных, оказалась неизменной и в послевоенный период времени, когда они стали обладать наряду с силой еще и неограниченной оккупационной властью за рубежом. Если командующие и обращались в Вашингтон по каким-либо вопросам, то - в военное министерство и главным образом, как я полагаю, в управление по гражданским делам. Но как мы убедились, рассматривая его деятельность, связанную с работой Европейской совещательной комиссии, оно, пожалуй, более всех других правительственных агентств и учреждений было настроено на всемерное сотрудничество. Но даже и в этих редких случаях, как нам казалось, командующие обращались лишь тогда, когда чувствовали необходимость поддержки со стороны высших государственных инстанций при принятии щекотливых и противоречивых решений, за которые они не хотели брать на себя исключительную ответственность. Во всех других случаях контроль за их деятельностью осуществлялся военным министерством не намного лучше, чем Госдепартаментом.
Эта особенность исходила из того обстоятельства, что командующие "имели", образно говоря, по две шляпы - одну американскую и другую международную.
Они выполняли, с одной стороны, директивы американского правительства, а с другой - международные соглашения, принятые союзниками. Оказавшись под давлением обстоятельств, они быстро, как говорится, "меняли" шляпы. Такая быстрота и ловкость позволяли им не подчиняться некоторым приказам Вашингтона, если они противоречили их собственной точке зрения и склонностям.
Так что главная трудность заключалась не только в том, как указывать командующим на необходимость что-либо делать, но и выяснять, чем же они в действительности занимались. В Германии эта проблема выглядела несколько проще, так как Госдепартамент имел там своего представителя в лице посла Роберта Мэрфи, профессионального дипломата с большим опытом работы, способного непредвзято судить о делах и людях и обладавшего престижем. Поэтому нас постоянно и хорошо информировали о том, что там происходило. Значительно хуже обстояли дела в Японии. Макартур порой не хотел даже прислушиваться к советам и рекомендациям Госдепартамента по политическим проблемам своего региона. Все имевшиеся в то время линии связи шли через военное министерство. При штабе Макартура в Токио находился представитель Госдепартамента, но как бы в подчиненном положении - возглавляя нечто вроде протокольного отдела. В связи с этим его доступ к информации, возможности выхода на связь с Госдепартаментом и иные аспекты были весьма ограниченными. Правда, эти недостатки отчасти компенсировались, насколько это позволяло, личными качествами человека, проработавшего в Японии с 1947-го по 1952 год, - Уильяма Зебальда, опытного и способного сотрудника нашего департамента, хорошо знакомого с японскими делами.
Трудности контроля за деятельностью командующих усугублялись еще и тем, что они напрямую обращались к общественности и конгрессу. К тому же они были радушными хозяевами для всех, кто посещал их "вотчины". Без их одобрения и поддержки работать там представителям прессы было трудно. Даже известные личности волей-неволей становились их гостями, находясь в полной зависимости от них в вопросах размещения и транспорта. Так что, покидая эти страны, они сохраняли чувство личной обязанности к командующим за проявленное по отношению к ним гостеприимство и обходительность. По сути дела, командующие чувствовали себя полновластными хозяевами и даже князьками, как в стародавние времена: их благожелательный кивок открывал многие двери, без чего журналисты, конгрессмены и официальные лица не могли никуда попасть и получить реальное представление о положении дел и характере оккупационной политики в этих странах.
Вместе с тем командующие чувствовали определенную моральную поддержку за счет восхищения, которое вызывали американские законодатели в военной форме, обладавшие властными полномочиями, в оккупированных странах. Американцы, выражавшие решительный протест против покровительственного и деспотического отношения к себе со стороны американского правительства на территории самих Соединенных Штатов, находили вполне естественным и даже вызывающим определенное чувство гордости положение, при котором американский командующий обладал неограниченной властью, не подверженной никакому контролю, в другой стране. Более того, они проявляли симпатию к этому командующему, несмотря на противодействие попыткам Вашингтона вмешиваться в его дела. Высказывая такое замечание, я не критикую всех генералов, ибо не они проявляли инициативу для получения тех постов, на которых теперь находились. Насколько я знаю, большинство из них использовали свою большую власть с высокой степенью ответственности и гуманности, пользуясь заслуженным уважением. Считаю даже, что по отношению к ним проявлялась примерно такая же симпатия, как в свое время к Белизариусу, навестившему Италию во время своей поездки по Византии. Страна, находившаяся под его командованием, жила в мире и спокойствии, пользуясь его радушием. Ему самому, однако, приходилось жаловаться на попытки неуместного и невежественного вмешательства в его дела со стороны константинопольского имперского двора.
Суть вопроса заключалась в том, что некоторые военные администрации в оккупированных странах вмешивались в прерогативы суверенных правительств, требовавших соответствующего к себе обращения. Созданные в качестве инструментов проведения государственной политики, они зачастую превращались в центры проведения собственной политики.
Кто бы ни отвечал в Вашингтоне за создание военных административных структур за пределами собственных границ, в особенности если они получили неограниченную власть в решении гражданских проблем регионов, в которых располагались, главы таких администраций должны были помнить, что они в первую очередь проводили решения своего правительства, не создавая собственные бюрократические структуры власти, которые по-своему решали проблемы международной политики, исходя из своих собственных перспектив и интересов, а употребляли полученную власть для осуществления контроля за правильным использованием американских ресурсов в этих регионах.
Рассматривая положение, сложившееся в Германии и Японии в 1947 году, с точки зрения проведения там национальной политики, следует, конечно, отметить слабую степень контроля со стороны Вашингтона за тем, что там происходило. Однако надо иметь в виду характер директив как национального, так и международного планов, которыми руководствовались военные администрации и под влиянием которых они находились. В большей части эти директивы разрабатывались на заключительном этапе войны и содержали в основном утверждения общего характера, евангелический либерализм, фарисейский энтузиазм, просоветские иллюзии и нереальную надежду на сотрудничество великих держав в послевоенное время, исходившую из союзнической политики периода войны. Положения эти находились в стадии модификации с учетом накапливаемого опыта, но сами директивы ревизии не подвергались, не было и систематического подхода для приведения их в соответствие с новой ситуацией, сложившейся к 1947 году. В результате оккупационная политика того времени носила неопределенный характер переходного периода, пытаясь исходить в ряде случаев из реальной обстановки, но все еще в значительной степени была связана с нереалистическими и полностью неадекватными директивами. Последние в какой-то степени отражали международные соглашения, в связи с чем их изменение было связано с труднопреодолимыми проблемами. Теоретически право их изменения принадлежало нашему правительству, формально же - военному министерству. Госдепартамент мог лишь высказывать свои предложения и поддерживать те или иные инициативы, не имея права и власти действовать самостоятельно.