Дипломаты

Дангулов Савва Артемьевич

– Мистер Тейлор, меня осенило: а нельзя ли мне быть в Брикстоне завтра вместо вас?

Тейлор затих. Не проник ли Петр в замысел Тейлора?

– Я… могу вам предложить, – произнес Тейлор спокойно.

– Благодарю вас, мистер Тейлор. Нам остается договориться о деталях.

Пожалуйста, мистер Белодед.

Они условились: Петр будет у Литвинова завтра в два. Петр положил трубку. Что же произошло вчера в Брикстоне между Литвиновым и Тейлором? Их беседа определенно осложнилась, если столь неожиданно возникла необходимость разыскивать Петра и назначать встречу на завтра. Петр должен быть в Брик

стоне завтра в два – нелегко прожить сутки, почти сутки. И вновь он стал думать о Кире. Ему все казалось, что она в Лондоне. Он вспомнил, что уже с парохода она ему крикнула, что будет на будущей неделе в среду. Будет ли, и надо ли, чтобы она была? Он заметил, что, вспомнив, он не растревожился, как, впрочем, и не испытал большой радости. Он полагал, что Кира устремится к нему, а она пошла к нему этой своей походочкой. «Я отлично прожила эти месяцы и без тебя, – точно говорила она ему этой своей походочкой. – Естественно, я тосковала по тебе. Но в моей власти было совладать с этой тоской. Я совладала. А вообще я сильнее, чем ты думаешь обо мне. Я сильная. Настолько сильная, чтобы не повернуть к тебе, не повторить ошибки. Для меня это была бы ошибка». Именно так она должна была думать. Именно так и думала. Это похоже на нее. Тогда зачем же он пытается вызвать ее из небытия? Упорно пытается. Внезапная мысль остановила Петра: Елена. Когда-то и она жила здесь. Быть может, ходила по этой набережной, поднималась по этой лестнице, сидела вот под тем старым вязом. А как бы на месте Киры по вела себя она? Но она настолько другая, что вряд ли она могла бы оказаться в положении Киры.

113

Белодед прибыл в Брикстон без четверти два.

Петр не преминул установить, что коридор, которым он шел сейчас, был и просторнее, и выше, и светлее того, которым они следовали тот раз на свидание с Чичериным. Впрочем, и комната, которой они закончили длинный путь, была похожа именно на комнату, а не на тюремный каземат, как тогда. Помимо обычных окон, из которых, к удивлению Петра, виднелось небо (судя по всему, этим достоинством в Брикстоне обладали не все окна), здесь были камня и люстра, большая, домовитая, которая за долгую свою жизнь висела, наверно, и над столом, застланным скатертью.

Вошел Литвинов, увидел Петра, протянул руки. Как-то мгновенно запотели очки. Литвинов снял их, достал платочек, протер. Сейчас очки почти сухи, да и голос свободен от волнения.

– Берите стул и идемте со мной. – Литвинов подходит к окну. Окно в отличие от стен не слышит, а может, он просто захотел воспользоваться возможностью и взглянуть на настоящее небо. – Все, что вы хотите мне сказать, – говорит Литвинов, – вы должны успеть произнести за сорок минут.

– Готов поступиться пятью минутами. Максим Максимович… в знак признательности.

– Вы щедры, – смеется Литвинов.

За жизнелюбивым смехом Литвинова трудно рассмотреть настроение. Без смеха ему нельзя: поступишься – погибнешь.

– Вы видели Ильича до отъезда?

Литвинов сказал «Ильича», точно хотел спросить, как он совладал с черным днем тридцатого августа.

– Я видел его за день до отъезда, – сказал Петр. – Он еще слаб, но быстро поправляется и полон надежд.

– Газеты пишут, что опасность не миновала, – сказал Литвинов.

– Миновала, –

заметил Петр.

– Ну что ж, это весть добрая, – сказал Литвинов. – Теперь коротко: ваше мнение об европейской ситуации. Ваше.

Петр готовился к разговору по конкретно деловому вопросу, но отнюдь не по столь зыбкой и неясной проблеме, как общеевропейская ситуация. С чего здесь начинать и чем кончить?

– По-моему, у войны есть два конца, Максим Максимович. Первый: чистая победа союзников, чистая настолько, чтобы единолично ею воспользоваться и наказать Германию. Второй: Антанта делает Германию союзницей и обращает ее армию против революционной России.

Литвинов улыбнулся:

– Невероятно. Однако вы не исключаете и такой вариант?

– Я не думаю, чтобы союзники решили сохранить германскую армию даже после ее поражения, – сказал Петр. – Мы опасаемся альянса немцев с союзниками. Антанта еще больше боится союза немцев с нами.

– Значит, остается первый вариант? – спросил Литвинов.

– Да.

– Тогда как поведем себя мы? Не думаете ли вы, – спросил Литвинов, – что в этом случае мы обретем какие-то козыри?

– Да, наверняка, – ответил Петр.

– Но есть еще один вариант – третий, – сказал Литвинов. – Вы понимаете меня?

Пауза была короткой.

– Да, разумеется.

Сказав «третий», Литвинов имел в виду главный вариант – революцию.

– Все решится в течение этих шести недель, – сказал Петр.

– Может быть, даже четырех, – заметил Литвинов.

Подошел человек в форменной куртке служителя тюрьмы. Высокий, худой, с мглистыми сединами. Они у него были какими-то мглисто-синими, как синим было его лицо. Быть может, это цвет серых камней Брикстон призн?

– Господин посол, вы имеете еще двадцать минут, – сказал человек, почтительно поклонился я отошел.

– Благодарю вас, – сказал Литвинов и проводил его взглядом.

Петр отметил для себя: поклон человека в форменной куртке был весьма почтителен, и человек при этом сказал: «господин посол». Очевидно, сами слова «господин посол» должны были прозвучать в Брикстоне необычно.

Итак, в распоряжении собеседников оставалось двадцать минут, только двадцать, а до окончания разговора еще было далеко.

– У меня к вам будут три поручения. Очень прошу вас все хорошо запомнить, – сказал Литвинов и умолк, как показалось Петру, пытаясь сосредоточиться.

«Сейчас пойдут имена, названия улиц, номера домов», – подумал Петр. Новое русское посольство продолжало путешествовать по Лондону. Оно посещало банк и вокзал, ненадолго останавливалось у почтового окошка, делало короткую передышку на скамье в Гайд-парке, путешествовало в омнибусе по городу и, как может удостоверить Петр, не пренебрегало обширной и гостеприимной кровлей Брикстонской тюрьмы.

– Я прошу вас посетить дома… Вот адреса. Запоминайте…

Литвинов говорит. Каскад имен, названия районов Лондона, названия улиц, имена хозяев домов, наконец самих адресатов. Очень много номеров улиц, квартир. Каждое название и каждый номер Литвинов произносит раздельно, будто давая Петру возможность вцементировать номер и имя в память.

Вновь подошел человек с синими сединами.

– Господин посол, у вас еще десять кинут. – Его поклон был, как и прежде, подчеркнуто почтителен.