Дитте - дитя человеческое
Шрифт:
А холод стоял сильный. Дитте никак не могла согреться в постели и уснуть. Она лежала и смотрела на облачко белого пара, вылетавшее у нее изо рта при дыханье; прислушивалась, как стены снаружи потрескивают от мороза. Ночь стояла лунная, и холодный белый свет падал на пол и на стул с одеждой детей. Слегка приподняв голову, Дитте видела в щели между деревянным каркасом дома и оштукатуренной кладкой из торфа, глины и камыша белый снег.
Прямо в лицо ей веял холод. Комната выстывала все больше и больше.
Холод кусал голое плечо девочки, так как ей пришлось выпростать одну руку и придерживать ею перину, чтобы она не сползала
Поуль захныкал. Дитте стянула со стула носильную одежду детей и набросила на перину сверху. С кровати матери раздался голос: «Лежите смирно!» Отец же встал, принес свой дорожный балахон и накрыл им всех детей сразу. Балахон был грязный, пыльный, но он грел!
— Просто беда, как дует сквозь стены, — сказал Ларc Петер, укладываясь снова в постель, — воздух в комнате совсем ледяной. Придется мне взять немного старых досок и обшить стены внутри.
— Лучше бы ты подумал о том, как бы выстроить новое жилье, на этот гнилой ящик не стоит тратить трудов.
Ларс Петер рассмеялся:
— Да, недурно было бы, но откуда взять денег?
— Кое-что у нас уже есть. И старуха скоро помрет. У меня такое предчувствие.
Сердце у Дитте шибко забилось. Бабушка скоро умрет?! Мать сказала это так твердо! Девочка стада напряженно прислушиваться к разговору.
— Ну, так что же? — спросил отец. — Много ли от этого переменится?
— Я думаю, старуха побогаче, чем с виду кажется, — тихо сказала Сэрине и, приподымаясь на локте, прислушалась: — Ты спишь, Дитте? — Девочка затаила дыхание.
— Знаешь? — снова заговорила Сэрине. — Мне думается, старуха зашила деньги в перину. Потому и не хочет расстаться с нею.
Ларс Петер громко зевнул.
— Какие деньги? — По голосу было слышно, что его клонит ко сну.
— Двести далеров, разумеется.
— А мы тут при чем?
— Да как же? Ведь она все-таки как будто мать мне!
Но деньги принадлежат девчонке, и мы вправе были бы взять их на хранение. Если старуха помрет, все добро ее пойдет с молотка… и в барышах окажется тот, кто купит перину — с двумя сотнями далеров в придачу. Лучше бы ты съездил к старухе и уговорил ее завещать все нам.
— Ты и сама можешь это сделать, — ответил Ларc Петер и решительно повернулся лицом к стене.
В комнате стало тихо. Дитте съежилась, прижав обе руки к губам, сердце ее стучало неровно, то часто-часто, то совсем замирало. От страха за бабушку она готова была закричать. Может быть, бабушка уже умерла! Дитте так давно не наведывалась к ней! Тоска терзала девочку.
Она потихоньку перекинула ноги через край постели и сунула их в тряпичные туфли.
Мать приподнялась:
— Ты куда?
— Мне надо… на двор, — ответила Дитте прерывающимся голосом.
— Накинь юбку: страшный холод, — сказал отец и немного погодя пробурчал, обращаясь к жене: — Не мешало бы тебе все-таки оставить ту посудину в комнате.
Девочка что-то слишком долго не возвращалась. Ларc Петер встал и выглянул во двор. Далеко-далеко на белеющей дороге виднелась убегавшая девочка. Мигом он натянул на себя брюки и куртку и кинулся за
А Дитте продолжала нестись стрелою по озаренной луною дороге, каменно-твердой и похрустывавшей от мороза. Мерзлая земля обжигала девочке подошвы ног сквозь тряпичную обувь. В канавах и прудах тоже потрескивало: крак, крак! Над озером же словно гром гремел, и раскаты неслись к противоположному берегу. Это вода выталкивала кверху лед. Но Дитте не было холодно, сердце бешено колотилось, и она твердила, не переставая: «Бабушка умирает! Бабушка умирает!»
Около полуночи девочка добежала до моста, едва переводя дух и еле держась на ногах. Она остановилась под окном, чтобы отдышаться, и услыхала прерывающийся жалобный голос бабушки.
— Я тут, бабушка! — крикнула девочка и постучала в окно, громко плача от радости.
— Какая же ты холодная, дитятко, — сказала старуха, когда они обе лежали под периной. — Ноги у тебя совсем как ледышки. Погрей их у меня на животе.
Дитте плотно прижалась к ней и затихла. Но вдруг сказала:
— Бабушка! Мать знает, где у тебя деньги спрятаны — в перине.
— Я догадалась, дитятко. Пощупай-ка! — Старуха взяла ее руку и сунула себе за пазуху, — к рубашке был пришит маленький сверток. — Вот они где. Старая Марен умеет беречь то, что ей доверено. Ох-хо-хо, трудно жить на свете двум таким одиноким, как мы с тобой. Никому-то до нас дела нет, и всем мы мешаем — особенно своим кровным. Тебя они еще не могут запрячь в работу как следует, а меня уже заездили, — я никуда не годна больше, так-то!
В ушах Дитте речи бабушки звучали ласково и успокоительно. Ей стало так тепло и уютно, что она скоро уснула.
А старуха Марен еще долго жаловалась на судьбу.
XVIII
ВОРОН — ПТИЦА НОЧНАЯ
Зима выдалась суровая. Весь декабрь заносило снегом поля и наметало сугробы в ивняке перед Сорочьим Гнездом, единственным местечком в окрестности, сколько-нибудь защищенным от ветра.
Озеро замерзло, и можно было перебираться по льду с одного берега на другой. Живодер ходил туда в лунные вечера и деревянными башмаками вырубал вмерзших в лед чаек и уток, приносил их под своим балахоном домой и сажал их, обледенелых, обсыпанных снегом, на куски торфа у печки. Птицы оттаивали и потом долго стояли неподвижно на одной ноге, поджав под себя другую, и тоскливо глядели на огонь, пока Сэрине не уносила их в кухню, чтобы свернуть им шеи.
Печка в комнате топилась день и ночь, и все-таки обитатели Сорочьего Гнезда мерзли, — комнату невозможно было согреть. Сэрине с помощью хлебного ножа законопатила старым тряпьем щели между деревянным каркасом и оштукатуренною кладкою стен, но однажды из стены вывалилась целая глыба, и пришлось Сэрине заткнуть дыру периной. Под вечер вернулся Ларc Петер и вставил глыбу на место, а снаружи закрепил ее двумя досками. Крыша тоже почти не годилась. Крысы и куницы прогрызли ее во многих местах, и она стала совсем как решето, снег так и сыпался с нее на чердак. Словом, все разваливалось.