Дитя человеческое
Шрифт:
– Послушай, – сказала она, – послушай, как бьется сердце.
Для этого нужно было опуститься на колени, и Тео без всякого смущения сделал это, не придав своему поступку оттенка преклонения, уверенный, что только так и должен поступить. Он обнял ее правой рукой за талию и прижал ухо к ее животу. Он не услышал биения сердца, но почувствовал, как ребенок шевелится, почувствовал: он живет. На него нахлынула волна смятения – подняла, опрокинула и поглотила, повергнув в благоговейный трепет, а потом отступила, оставив его изможденным и слабым. Мгновение он стоял на коленях, не в состоянии двинуться, держась лишь за Джулиан, ощущая, как все его существо наполняет
Он отодвинулся от Джулиан и обратился к Мириам:
– Дайте мне фонарь.
Та молча передала ему фонарь, и, включив его, он провел лучом по их лицам. Они внимательно смотрели на него: взгляд Мириам был вопросительно-насмешливым, Ролфа – обиженным, но торжествующим, Льюка – полным отчаянной мольбы.
Первым заговорил Льюк:
– Тео, вы понимаете, что нам надо бежать, что мы должны обеспечить безопасность Джулиан?
– Вы не обеспечите ей безопасность, ударившись в бега, – возразил Тео. – Ее беременность меняет все, причем не только для вас, но для всего мира. Теперь ничто не имеет значения, кроме безопасности Джулиан и ребенка. Ей следует находиться в больнице. Позвоните Правителю или позвольте сделать это мне. Как только об этом станет известно, никому уже не придет в голову думать о подрывных листовках или инакомыслии. Ни в Совете, ни в стране, ни, раз уж на то пошло, в мире не найдется ни одного влиятельного человека, который не будет озабочен только одним – благополучным рождением этого ребенка.
Джулиан положила свою обезображенную руку на его и произнесла:
– Пожалуйста, не заставляй меня. Я не хочу, чтобы он присутствовал при рождении моего ребенка.
– Ему не обязательно при этом присутствовать. Он сделает то, что ты захочешь. Все сделают то, что ты захочешь.
– Он будет там. Ты же знаешь, что это так. Он будет присутствовать при рождении, и он будет всегда. Он убил брата Мириам, а сейчас убивает Гаскойна. Если я попаду к нему в руки, мне уже никогда от него не освободиться. И мой ребенок тоже никогда не будет свободен.
«Каким образом, – подумал Тео, – она надеется скрыться от Ксана? Неужели она предполагает вечно держать в секрете рождение ребенка?» Но вслух сказал:
– Прежде всего ты должна думать о своем ребенке. А если осложнение, кровотечение?
– Ничего не случится. Мириам позаботится обо мне.
Тео повернулся к негритянке:
– Скажите ей, Мириам. Вы же профессионал. И знаете, что ей следует находиться в больнице. Или вы думаете только о себе? О своей славе? Конечно, это же будет событие, не так ли? Акушерка, принявшая первого человека новой расы – если это именно то, что предначертано этому ребенку. Вы не хотите ни с кем делить славу, вы боитесь лишиться даже доли ее. Вы хотите быть единственной свидетельницей появления на
– Я приняла двести восемьдесят младенцев, – спокойно ответила Мириам. – И каждый раз это было чудо. Все, что я хочу, – это чтобы мать и ребенок были в безопасности. На милость Правителя Англии я не оставила бы и беременную сучку. Да, я предпочла бы принять роды в больнице, но у Джулиан есть право выбора.
Тео повернулся к Ролфу:
– А что думает отец?
Ролф был нетерпелив.
– Если мы будем зря болтать, у нас просто не останется выбора. Джулиан права. Как только она попадет в руки Правителя, он все возьмет на себя. Он будет присутствовать при родах. Он объявит об этом миру. Он покажет по телевидению моего ребенка народу. Но ведь это мое право, а не его.
«Господи, – подумал Тео, – и этот человек считает, что поддерживает жену! Да ему нужно лишь, чтобы ребенок благополучно родился до того, как Ксан и Совет узнают о ее беременности».
От злости и разочарования Тео заговорил слишком резко:
– Это сумасшествие! Вы же не дети, чтобы носиться с новой игрушкой, не давая ее другим. Рождение ребенка Джулиан – событие для всего мира, а не только Англии. Это дитя принадлежит человечеству.
– Это дитя принадлежит Богу, – уточнил Льюк.
– Боже мой! Разве нельзя все обсудить, исходя из здравого смысла? – воскликнул Тео.
Тут в разговор вступила Мириам.
– Ребенок принадлежит самому себе, но его мать – Джулиан, – заявила она. – До тех пор, пока он не родился, и какое-то время после рождения мать и дитя – единое целое. Джулиан имеет право решать, где ей рожать.
– Даже несмотря на риск потерять ребенка?
– Если я рожу моего ребенка в присутствии Правителя, оба умрем, – сказала Джулиан.
– Это просто смешно.
Тогда Мириам спокойно спросила:
– Хотите взять риск на себя? – И, не дождавшись ответа, повторила вопрос: – Вы готовы принять на себя эту ответственность?
– Но каковы ваши планы?
Вновь заговорил Ролф:
– Найти какое-нибудь безопасное место. Пустующий дом, коттедж – любое укромное место, где мы можем переждать четыре недели. Лучше всего в удаленной сельской местности или даже в лесу. Нам необходимы пища, вода и машина. Единственная машина, которая у нас есть, – моя, но они наверняка знают ее номер!
– Моим автомобилем тоже нельзя пользоваться, разве только недолго, – заметил Тео. – Люди ГПБ скорее всего уже явились на Сент-Джон-стрит. Все это бесполезно. Как только Гаскойн заговорит – а он заговорит, для этого даже не нужны пытки, у них есть лекарственные препараты, – как только Совет узнает о беременности Джулиан, они начнут за вами охоту, используя все имеющиеся в их распоряжении средства. Думаете, вам удастся далеко уйти, прежде чем они вас найдут?
Льюк спокойно и терпеливо, словно он разговаривал с несмышленым ребенком, произнес:
– Мы знаем, что они придут. Они ищут нас, чтобы уничтожить. Но ведь может пройти какое-то время, прежде чем они рьяно примутся за поиски. Видите ли, они ничего не знают о ребенке. Мы не говорили о нем Гаскойну.
– Но он – часть вас, часть группы. Разве он не догадывался? Что, у него не было глаз? Разве он не видел?
– Ему тридцать один год, – сказала Джулиан, – сомневаюсь, что он когда-либо видел беременную женщину. За последние двадцать пять лет не было ни одних родов. Его разум не готов к такому восприятию. И разум «временных жителей», среди которых я работала, в лагере, тоже к этому не готов. Об этом не знает никто, кроме нас пятерых.