Дитя человеческое
Шрифт:
Наконец Тео произнес:
– Я жалел, что вы больше не появились. Следующее занятие показалось очень скучным.
– Я бы пришла, но меня перевели в утреннюю смену. – Она не объяснила, над чем или где она работала, но добавила: – Меня зовут Джулиан. Ваше имя мне, конечно же, известно.
– Джулиан. Необычное имя для женщины. Вас что, назвали в честь Джулиан Норичской?
– Нет, не думаю, что мои родители о ней слышали. Когда отец регистрировал мое рождение, он произнес имя: «Джули-Анн». Именно это имя выбрали мои родители. Чиновник бюро записей актов гражданского состояния, должно быть, ослышался, или, возможно, отец произнес имя не очень четко. Только три недели спустя мать заметила ошибку, но решила, что уже поздно что-либо менять. По- моему, ей просто понравилось это имя, и меня так и стали звать.
– Полагаю, все зовут вас Джули.
– Кто
– Ваши друзья, члены вашей семьи.
– У меня нет семьи. Мои родители погибли во время расовых волнений в 2002 году. Но с чего им было звать меня Джули? Это ведь не мое имя.
Она была предельно вежлива, неагрессивна. Может, ее озадачило его замечание? Но он не видел для этого никаких оснований. Пусть оно было неуместным, необдуманным, снисходительным, но ни в коей мере не насмешливым. И если эта неожиданная встреча объяснялась ее интересом к истории девятнадцатого века, то такой шаг с его стороны был более чем странным.
– Почему вы хотите со мной поговорить? – спросил он.
Теперь, когда настало время объясниться, он почувствовал, как трудно ей начать разговор, но решил, что это не от смущения, а из-за важности того, что она собиралась сказать.
Помолчав, она взглянула на него.
– В Англии – в Британии – происходят неправедные вещи. Я принадлежу к маленькой группе друзей, которые считают, что нам следует попытаться помешать этому. Вы были членом Совета Англии. Вы – кузен Правителя. Мы подумали, что прежде, чем начать действовать, нам стоит убедить вас поговорить с ним. По правде, мы не уверены, что вы можете нам помочь, но двое из нас – Льюк, священник, и я – решили: а вдруг у вас что-нибудь выйдет? Руководитель группы – мой муж Ролф. Он согласился, чтобы я поговорила с вами.
– Но почему вы? Почему он сам не пришел?
– Наверное, он подумал – они подумали, – что я именно тот человек, который вас убедит.
– Убедит в чем?
– Просто встретиться с нами, и мы объясним вам, что собираемся предпринять.
– Почему бы вам не объяснить это прямо сейчас, и тогда я решу, готов ли встретиться с вами? О какой группе вы говорите?
– Всего лишь о группе из пяти человек. Мы пока еще не начали действовать. Может, начинать и не придется, если появится какая-то надежда убедить Правителя действовать.
Тео произнес, тщательно взвешивая слова:
– Я никогда не был полноправным членом Совета – всего лишь личным консультантом Правителя Англии. Я не посещал заседаний Совета более трех лет и больше не вижусь с Правителем. Родственные связи ни для одного из нас ничего не значат. Мое влияние на него, вероятно, не больше вашего.
– Но вы можете встретиться с ним. А мы – нет.
– Почему бы вам не попробовать? Он в пределах досягаемости. Ему звонят по телефону, иногда разговаривают с ним. Естественно, он принимает необходимые меры предосторожности.
– Он боится народа? Но увидеть его или даже поговорить с ним – это значит объявить ему и Государственной полиции безопасности о нашем существовании, возможно, даже сказать им, кто мы такие. Подобная попытка может окончиться для нас весьма плачевно.
– Вы действительно так думаете?
– О да, – сказала она печально. – А вы разве нет?
– Нет, пожалуй, нет. Однако если вы правы, тогда вы очень рискуете. А почему вы решили, что можете мне доверять? Вряд ли вы пришли к такому убеждению на том основании, что один-единственный раз посетили семинар по литературе Викторианской эпохи. Кто-нибудь из остальных членов группы хоть раз видел меня?
– Нет. Но двое из нас, Льюк и я, читали некоторые ваши книги.
Он сухо заметил:
– Неразумно судить о порядочности ученого по его трудам.
– Для нас это единственный путь. Мы знаем, что идем на риск, но вынуждены это делать. Прошу вас, согласитесь встретиться с нами. Хотя бы выслушайте то, что мы хотим сказать.
В ее голосе звучала искренняя мольба, наивная и непосредственная, и внезапно ему подумалось, что он понимает почему. Обратиться к нему было ее идеей. Она пошла на встречу с ним лишь с неохотного молчаливого согласия других членов группы, возможно, даже против воли ее руководителя. Пошла на свой страх и риск. Если он откажется, она возвратится ни с чем, к тому же униженная. Он почувствовал, что не может этого допустить.
– Хорошо. Я поговорю с вами, – сказал он и сразу понял, что совершает ошибку. – Где и когда вы встречаетесь в следующий раз?
– В воскресенье в десять часов в церкви Святой Маргариты в Бинси. Вы знаете, где это?
– Да, я знаю Бинси.
– В десять часов. В церкви.
Она получила то, за чем пришла, и заторопилась. Тео едва расслышал, как она пробормотала: «Спасибо. Спасибо». И исчезла так быстро и тихо, словно была одной из множества движущихся в галерее теней.
Он помедлил с минуту, не оставляя себе возможности догнать ее, а затем отправился домой.
Глава 7
Суббота, 30 января 2021 года
Сегодня в семь часов утра позвонил Джаспер Палмер-Смит и попросил навестить его. Дело не терпело отлагательства. Он ничего не объяснил, хотя, впрочем, он вообще редко что-либо объясняет. Я ответил, что смогу быть у него сразу после ленча. Эти вызовы, все более требовательные и категоричные, постепенно становятся обычным делом. Раньше он требовал моего присутствия примерно раз в три месяца, теперь – ежемесячно. Он читал у нас историю, считался прекрасным преподавателем, по крайней мере среди умных студентов. Я никогда не признавался, что он мне нравится, и лишь говорил небрежно: «Джаспер не так плох. С ним можно поладить». Я имел на то понятную и оправдывающую меня причину, поскольку считался его любимым учеником на курсе. У него всегда были любимчики. Отношения строились на сугубо научной основе. Он не гомосексуалист и не особенно жалует молодежь, а его нелюбовь к детям вошла в поговорку, и в тех редких случаях, когда он принимал от кого-нибудь приглашения на ужин, детей всегда держали от него подальше. Но каждый год его любимчиком становился новый студент, неизменно мужского пола, чтобы было кому выказывать одобрение и демонстрировать покровительство. Мы считали, что критериями, которыми он руководствовался, были: интеллект – во-первых, внешность – во-вторых и остроумие – в-третьих. Он не торопился с выбором, но когда все же его делал, тот оставался неизменным. Эти отношения не омрачались тревогой и страхом за любимца, ибо поскольку он был одобрен и утвержден, то не мог совершить неблаговидного поступка. Отношения эти были свободны и от обид или зависти со стороны однокурсников избранного, ибо Джаспер был слишком непопулярен, чтобы его обхаживать, и, справедливости ради, всеми признавалось, что любимчик не имел прямого касательства к своему избранию. Все лишь были уверены, что от любимчика следует ожидать получения степени бакалавра с отличием первого класса: ее получали все любимчики. В момент своего избрания я был достаточно тщеславным и самоуверенным, а потому не углядел во всем этом возможность не беспокоиться еще по меньшей мере два года. Но я на самом деле старался для Джаспера изо всех сил, хотел доставить ему удовольствие, оправдать его выбор. Быть выбранным из толпы всегда льстит самолюбию, и хочется что-то дать взамен – именно этот факт объясняет множество весьма странных и удивительных браков. Возможно, этим объясняется и его собственный брак с младшей научной сотрудницей, математиком из Нью-колледжа, которая была на пять лет старше его. Казалось, по крайней мере в присутствии других, что они достаточно хорошо ладят, но вообще женщины его очень не любили. В начале 1990-х годов, когда вдруг посыпались необоснованные иски о сексуальных домогательствах, Джаспер начал кампанию, настаивая на том, чтобы на всех консультациях со студентками присутствовала дама-провожатая, иначе он и его коллеги-мужчины рискуют подвергнуться несправедливым обвинениям в приставаниях. Никто не мог так умело, как Джаспер, уничтожить самонадеянность женщины, соблюдая при этом по отношению к жертве дотошную, едва ли не оскорбительную предупредительность и учтивость.
Он являл собой карикатуру на привычное представление об оксфордском преподавателе: высокий лоб с залысинами, тонкий крючковатый нос и плотно сжатые губы. Ходил он, выставив вперед подбородок, словно боролся с сильным ветром, и втянув голову в плечи. При этом его выцветшая мантия вздымалась волнами. С одной из собственных книг в изящных пальцах, в высоком воротничке, он являл собой точное воплощение персонажа «Ярмарки тщеславия».
Иногда Джаспер доверял мне свои секреты и относился ко мне так, словно хотел сделать меня своим преемником. Это, конечно, было иллюзией: он дал мне многое, но какие-то вещи находились за пределами его возможностей. Однако, будучи его фаворитом и волей-неволей ощущая себя в некоторой степени наследным принцем, я пришел в конце концов к странному выводу: не пытался ли Джаспер таким способом противостоять возрасту, времени, неизбежному притуплению остроты памяти, не было ли это его личным представлением о бессмертии?