Дитя дракона

Мартин Миранда

Взобравшись на вершину дюны, я вижу на горизонте какой-то объект. Солнце поблескивает на его массивных металлических боках. Он такой большой, что кажется частью целого города. Здание возвышается над дюнами и холмами вдалеке. Повсюду на песке разбросаны обломки. Я присаживаюсь на корточки и изучаю то, что вижу, прежде чем решаю подойти ближе. Какие-то… существа… двигаются по песку и смотрят на обломки. Они странно одеты, и, несмотря на расстояние, я знаю, что это не змаи. Кто они такие, я не знаю, но собираюсь выяснить.

Я крадучись двигаюсь вперед. Незнакомцы бродят по песку, борясь с ним, вместо того чтобы использовать его. Они увязают в нем, пытаясь продвинуться вперед. Когда я подхожу ближе, то вижу, что

у них нет ни хвостов для равновесия, ни крыльев, чтобы компенсировать их вес. Они очень плохо приспособлены для выживания.

Укрывшись песком, я устраиваюсь поудобнее и наблюдаю, изучая их. Они бродят вокруг, собирая предметы и неся их обратно к гигантскому объекту. Ландшафт усеян их телами, по большей части неподвижными. Те, кто ходит, начинают подходить к ним по одному и тыкать в каждого лежащего. Иногда те, кто лежит, встают, но большую часть времени двое подвижных хватают павших с обоих концов и несут их обратно к объекту.

Солнце проходит над головой, а они все еще бродят. Один из них отделяется от остальных и идет сам по себе. Я смотрю, как он уходит. Когда он приближается, я впервые вижу достаточно, чтобы различить детали. Как только я это делаю, я понимаю, что это она. Черты лица утонченные, без гребней и чешуи. Нежные, как тонкое молочное стекло, но розовые от пребывания на солнце. У нее длинные волосы, спускающиеся ниже плеч. Отсутствие у нее хвоста и крыльев завораживает. От этого она двигается гораздо медленнее, чем было бы в идеале. Она идет по дюне, а я следую за ней, пригибаясь к земле, чтобы меня не заметили.

При ходьбе покачивает бедрами. Это заманчиво. Это пробуждает мысли и эмоции, которых я не испытывал десятилетиями, со времен войны. Я с большим интересом наблюдаю за каждым ее движением, когда ее бедра двигаются то влево, то вправо, то влево, то вправо, покачиваясь при каждом шаге. Она останавливается и оглядывается вокруг, затем достает бутылку из сумки на бедре и подносит ее к губам. У нее полные, красные губы, которые обхватывают горлышко бутылки, пока она пьет, и они прекрасны, как и все остальное в ней. Влага бисеринками выступает у нее на лбу и стекает вниз. Она вытирает ее одной рукой, затем прикрывает глаза и смотрит на дюны.

Почему из нее так вытекает драгоценная влага?

Она замечает растение в отдалении и говорит что-то на языке, которого я не понимаю, прежде чем быстро двинуться к нему. Ну, быстро для нее, с ее плохо спроектированным телом. Возможно, и плохо спроектированным, но завораживающим, и я хочу его. Я добавлю ее к своим сокровищам и буду заботиться о ней.

Я следую за ней, когда она приближается к растению. Она опускается на колени рядом с ним, потом тычет в него пальцами и делает еще что-то, чего я не понимаю. Явно удовлетворенная, она встает и снова оглядывается. Я стою неподвижно и позволяю ее взгляду скользить по мне, пока я сливаюсь с пейзажем. После того, как встала, ее покачнуло, на этот раз по-другому, чем когда она шла. Это выглядело не заманчиво, а больше вызвало тревогу. Ее кожа покраснела, и на лбу больше не собирается влага. Она делает большой глоток из бутылки из своей сумки, затем неуклюже кладет ее обратно.

Она поворачивается и идет, но завораживающих покачиваний уже нет. Ее пошатывает на ходу, и она едва держится на ногах. Я не решаюсь показаться ей сейчас, но решаю, что лучше подождать еще немного. Я хочу посмотреть, что она делает, и выяснить ее намерения и намерения остальных. Я хотел бы знать, почему они здесь. Они пришли за эписом? Это сулит нам начало новой войны?

Я подкрадываюсь к ней, когда она идет и спотыкается еще сильнее, но вдруг она останавливается и выпрямляется. Она вскрикивает — раненый звук, как у пронзенного биво, — и падает на землю. Мое сердце замирает. Она ранена? Это звук боли или удовольствия? Я держу свою позицию достаточно долго, чтобы увидеть,

пошевелится ли она снова. Когда она этого не делает, я бросаюсь вперед. Ее глаза закрыты, лицо и руки раскраснелись. Губы у нее сухие и потрескавшиеся. Жара слишком агрессивна для нее. Она не приспособлена для выживания здесь. Я оглядываюсь вокруг и не вижу других таких же, как она. Я не могу оставить ее здесь — она на моей территории, и мне нравится, как она выглядит. Ей нужна помощь, и ее спутникам здесь не лучше, чем ей, поэтому они не смогут ей особо помочь.

Я спасу ее. Я касаюсь ее лица, потом рук. Она мягкая, невероятно мягкая, это странно. Температура ее тела такая же, как у песка. На ее коже нет чешуи, поэтому она не может эффективно распределять тепло. Я роюсь в ее сумке и нахожу бутылку, из которой она пила раньше. Я выливаю немного прозрачной жидкости ей на губы. Та стекает в рот, и наконец, она глотает. Я выливаю немного жидкости ей на лицо, затем беру на руки и направляюсь домой. Она будет моим величайшим сокровищем.

Глава 5

ЛЭЙДОН

Солнце садится. Скоро мне нужно будет найти укрытие. Вдалеке я вижу шпили моего города, но до наступления темноты я не успею туда добраться. После наступления темноты пустыня становится гораздо опаснее, и я не хочу рисковать ее безопасностью. Достигнув вершины дюны, я прокладываю курс к оазису.

Перекинув ее через плечо, я начинаю бежать к своей цели, мчась наперегонки с заходящими лучами солнца. Если я не доберусь туда до наступления ночи, мы скорее всего подвергнемся нападению. Гастеры и сисмисы коварны и охотятся стаями. Я могу противостоять им в одиночку, но я не могу одновременно защищать ее и отбиваться от стаи. Земля дрожит под моими ногами, и я останавливаюсь, опускаясь на корточки. Положив одну руку на песок под собой, я сосредотачиваюсь, пытаясь обнаружить любое движение, каким бы незначительным оно ни было. А землии — худшее, с чем я могу сейчас столкнуться. Это огромные песчаные черви, которые живут глубоко в земле и могут проглотить существо целиком.

Солнце опускается ниже, пока я жду, но это риск, на который я должен пойти. Гастеры менее опасны, чем землии.

Землия ориентируются на вибрации. Их чувства достаточно остры, чтобы обнаружить дыхание змая, если он запыхался. Осторожно, я контролирую свое дыхание и держу девушку повыше от земли, чтобы червь не обнаружил ее. Я проклинаю неуклонный заход солнца, когда тени вокруг меня удлиняются.

Ничего не происходит. Дрожь не повторяется. Я поднимаюсь с корточек и делаю шаг вперед, потом еще один, останавливаясь и прислушиваясь после каждого, ожидая предательской вибрации. Ничего не происходит. Еще несколько шагов, каждый раз останавливаясь, и наконец я удовлетворен тем, что это не землия, поэтому продолжаю идти быстрее. Я расправляю крылья и взмахиваю ими, чтобы набрать скорость. Это утомительно и истощит мою энергию быстрее, но сейчас я мчусь в полной темноте. Чем ближе я подхожу, тем больше становятся деревья баоба.

Я замедляю шаг и останавливаюсь недалеко от деревьев. Я просеиваю песок руками, позволяя ему стекать между пальцами. Я хочу убедиться, что здесь не прячутся песчаные змеи, прежде чем уложу ее здесь. Мне нужно будет разобраться с кветами, которые наверняка растут у воды. Возможно, есть и другие вещи, о которых стоит беспокоиться. Я не пойду в заросли деревьев неподготовленным. Убедившись, что земля достаточно безопасна, я осторожно укладываю ее. Ее нежная кожа приобрела еще более ярко-красный оттенок, но влаги нет. Я касаюсь ее щек и поглаживаю по линии подбородка. Она бормочет на мои прикосновения, издавая какие-то звуки, которые могут быть словами. Она горячая, слишком горячая. Я знаю, что если не охладить ее в ближайшее время, она умрет.