Дитя Ойкумены
Шрифт:
– И все-таки? – не отставала Линда.
Допив кофе, герцог отставил чашку в сторону.
– У вас живут дольше, чем на Террафиме, – сказал он, вертя в пальцах ложечку. – Но и взрослеют позже. Признать свое поражение до схватки – талант, не свойственный юности. Особенно когда на твоих глазах проигрывают друзья. Сдаться, не боясь потерять лицо… Это ли юность?
Наши фобии – наши дети.
Мы рожаем их в муках. Пеленаем, кормим грудью, выводим гулять. Радуемся первому шагу,
Список фобий огромен. Мы нарожали их сверх всякой меры, нимало не заботясь о том, чем будем кормить такую ораву. Боязнь рептилий, электричества, пустых комнат, снега, света, темноты, демонов, справления малой и большой нужды, скорости, радиации, кукол, порчи… Наконец, панфобия – боязнь всего. Их больше, чем нас. Ими человечество отгораживается от неизвестности, заглядывающей с улицы в освещенное окно – наши страхи сильнее чужих страхов, уж они-то никому спуску не дадут, их армада непобедима, кто бы ни вторгся…
Без фобий мы одиноки. Но это не главное. Без фобий мы бессмысленны.
Глава девятая
Мондонг
I
– На заре времен, – сказал маленький охотник Цагн, – я встретил детеныша антилопы. О, это был прекрасный детеныш! Он обладал белым брюхом, белой головой и белой задницей. И желтыми, как песок, боками обладал он, да. И загнутыми рожками, да. И большим, больше неба, счастьем, да.
– Достаточно, – сказал Джошуа Фластбер, этнолог. – Я уже понял. Это был выдающийся во всех отношениях детеныш. Скажи мне лучше, что ты делал на заре времен, если тебе всего двадцать три стандарт-года? Вот, смотри: я беру клипсу биоанализатора, защелкиваю у тебя на ухе – и анализатор точно указывает твой возраст.
– Я не знаю, что такое «двадцать три», – сказал маленький охотник Цагн. – Ты живешь в странном мире. Считать для тебя важнее, чем дышать. Как же мне не быть в начале времен, если я Цагн, Богомол, Создатель Вселенной? Как же мне не быть везде и всегда, да?
– Продолжай, – сказал Джошуа Фластбер, этнолог.
– Мы встретились на заре времен, – напомнил маленький охотник Цагн. – Я и прекрасный детеныш антилопы. От любви к детенышу мой живот раскалился. От любви к детенышу мои ягодицы увеличились, как в сытый год. Я пошел в пустыню Карагуа и нашел там мед диких пчел. «Ешь, дитя!» – сказал я детенышу антилопы, прекрасному, как то, о чем ты не хочешь долго слушать. И он съел, да. О, как чудесно он съел мед!
– Я рад, – сказал Джошуа Фластбер, этнолог.
– Но тут случилась беда, – сказал маленький охотник Цагн. – У беды была огромная тень. Больше моей радости, да. Больше счастья детеныша. Тень беды накрыла нас, меня и детеныша антилопы. Я поднял голову и увидел его. О, велик был он, велик и могуч, и гневен!
– Кто? – спросил Джошуа Фластбер, этнолог.
– Слон. Я отступил от него, и детеныш антилопы отступил от него.
– Почему?
– Потому что малое должно отступать от большого, – пояснил маленький охотник Цагн, и в доказательство сел подальше от собеседника. – Это мудрость начала времен, и конца времен, да. Но слон не внял нашей мудрости. Он проглотил детеныша антилопы, сделал кучу над моей ямкой-домом и ушел пить воду. Много воды, да.
– Продолжай, – сказал Джошуа Фластбер, этнолог.
– Мои ягодицы ссохлись от горя, – вздохнул маленький охотник Цагн. – Мой живот остыл. Мог ли я снести такое, нет? Я догнал слона и забрался к нему в брюхо через пупок. Там я достал иглу дикобраза, которую носил при себе, уколол слона больно-больно, да – и он отрыгнул прекрасного детеныша антилопы.
– Зачем ты это сделал? – спросил Джошуа Фластбер, этнолог.
Маленький охотник Цагн не ответил.
– Я не про кучи, – сказал Джошуа Фластбер, этнолог. – И не про то, что слоны не едят антилоп, и ты это знаешь лучше меня. Я про другое. Зачем ты спасал антилопу? Ты ведь мог погибнуть, да?
Маленький охотник Цагн не ответил. С самого начала – с зари времен – он знал, что собеседник ничего не поймет. Малое отступает перед большим, да. Но если большое огромно, оно всё равно проглотит малое. Отступай, не отступай, да. И тогда кто-то же должен спасти малое?
Ясно, нет?
Джошуа Фластбер спрятал уником. Еще одна сказка, подумал он. И ни малейшего намека на разгадку. Почему овакуруа так ненавидят собственных предков? В сказках вообще не упоминались предки. Всякий овакуруа, рассказывая сказку, говорил про себя. Я-Кауру, кролик. Я-Квамманга, радуга. Я-Цагн, богомол.
И никогда: я-человек.
…Фома принес две пригласительные карточки на «Мондонг». Регина не спросила, где он их раздобыл. Она только грустно вздохнула и покрутила пальцем у виска. Дурачок ты, Фома. Я ж тебе говорила про биозапрос клиента. Ну хорошо, попали мы в транс-зал. Заняли ложу, легли на диванчики. Взяли по щепотке куим-сё с записью фильма и положили на то место, возле которого я крутила пальцем. «Извините, – сообщит нам вежливый контроллер, – ваш возраст не соответствует установленному для просмотра. Заходите через пару лет, будем рады…» И просидим мы с Линдой два часа на диванчиках, тупо глядя в стенку.
Эх ты, Фома…
Ага, ухмыльнулся Фома. Всё так, да не так. И достал тюбик геля без этикетки. Вот, смажете этой дрянью виски – перед тем, как накладывать плесень с «Мондонгом». Разотрете пальцем, чтобы гель хорошенько впитался, и можно брать куим-сё. Никаких проблем, гарантирую. Контроллер промолчит в тряпочку. Смотрите фильм в свое удовольствие.
Что это, спросила подозрительная Линда.
Старичок, ответил Фома.
Что?!
Мы, арт-трансеры, так зовем этот гель. Бывает, что тебя еще до совершеннолетия привлекают к записи взрослой картины с возрастными ограничениями. Меня, например, привлекали. И очень хорошо платили. Нет, не подумайте, никакой порнографии! Боевик, где подростки, изолированные на острове, убивали друг друга…
А это законно?
Да. Если, конечно, родители подпишут согласительный лист. Перед транс-сессией тебе выдают тюбик «Старичка». Намазался, и никаких проблем. Даже если в гифах плесени заранее прописаны ограничители. Только мне надо было мазать всё тело – я же ложился в капсулу, голышом. А вам достаточно смазать место контакта с куим-сё…
Ну, Линда расцеловала Фому.
И Регина расцеловала.
II
Гладкие стенки желоба, ускоряясь, потекли назад и вверх. Желоб закручивался спиралью, как «змея» в аквапарке на Китте, где Гельмут отдыхал с семьей. Здесь тебе не курорт, идиот, вздохнул Гельмут. Здесь Мондонг, адская песочница. И желоб – не аттракцион, а единственная система спуска в пирамиду. Впрочем, подъем еще интереснее. Человека всасывает в желоб и возносит к поверхности земли. Силовое поле или биомагнитный захват… Вот только поле не фиксируется. И захват не фиксируется. Ноль активности, дери ее наждаком! Во всех диапазонах пирамида мертвей высохшей мумии. Электромагнетизм, гравианомалии, радиоактивность, тепловое излучение…