Дива

Алексеев Сергей Трофимович

— Я печку затопил, лежи. Сейчас тепло будет.

— Спасибо, — пролепетал тот, наконец-то согреваясь.

— Только не спи, — предупредил пассажир. — Иначе глюки начнутся. Перетерпи немного. Мы в детстве тоже бегали; нанюхаешься, а потом орёшь по ночам...

Сказать, от чего орёшь, он не успел: с улицы позвали, потом заверещал двигатель, и болотоход умчался. При всём желании уснуть он не смог, вместо озноба теперь доставала головная боль, от которой было не открыть глаз — начиналась светобоязнь. Она накатывалась вол­нами, всякий раз вызывая мстительные чувства к Боруте, хотя Зарубин понимал, что мстить уже некому. Заманил, завёл на болото, зная про отраву цветущего багульни­ка, чтобы нанюхался и «мультиков» насмотрелся, как подростки-токсикоманы. Неожиданную месть придумал академик! Ещё неизвестно, что бы

произошло, если бы до конца вынюхал этот «курс ароматерапии», не исклю­чено, потерял бы рассудок. Благо, нелёгкая занесла охот­ников за волками, иначе бы с головой погрузился в па­раллельный мир и видел бы вокруг только дивьё лесное...

Он точно помнил, что не засыпал даже на минуту, однако в какой-то момент услышал вкрадчивый голос у себя над ухом:

— Пей, дяденька, не бойся... Молоко помогает. Ты же знаешь, его бесплатно дают на вредном производстве. Особенно на лакокрасочном...

Зарубин понял, что в руках у него знакомый бидон­чик, и он уже выпил больше половины! А голос между тем продолжал звучать, больше напоминая сновидение:

— Тебя же на базе потеряли. Как принцессу! Ищут вез­де... Твой начальник Фефелов прилетел!

Потом они ехали на машине по невероятно тряской дороге — в голове отдавалось. И это был не сон.

— Отлежаться бы тебе, — Дива Никитична была за ру­лём. — Да боюсь оставлять у себя. Начнут искать — оты­щут мою избушку. А это моё последнее прибежище, где могу побыть одна. И так уже Недоеденный намекал, что знает... Как принцессу найдут и всё успокоится, ты при­ходи. Дорогу запомнил?.. Или давай я за тобой заеду?

Зарубин что-то ей отвечал, но невпопад, не понимая, что его приглашают на свидание. Буровил что-то про бо­лото, багульник, кажется, рассказывал про Боруту и чёр­ный вертолёт, потому что она смотрела на него участли­во и с сожалением. И увещевала ласково:

— Ничего, дяденька, это пройдёт. И глаза откроются, чтоб на свет смотреть...

При этом гладила ладонью по лицу; он не видел из-за светобоязни и бегущих слёз, но ощущал её руку и чуял, как утекает головная боль. И уже отчётливо запомнил момент, когда остановились на развилке возле указате­ля на охотбазу Костыля.

— Здесь ты уж сам дойдёшь, — сказала вдова. — Не бойся, открой глаза!

Он разлепил веки, протёр загноившиеся глаза — пе­ред ним и впрямь оказалась Дива Никитична. А была опасность, что всё это снится...

— А ты? — спросил Зарубин.

— Мне пора назад, — озабоченно проговорила вдо­ва. — Дракоши мои волков обложили, придётся самой на номер становиться... Завтра за тобой заеду! Вечером приходи на эту развилку.

Голова уже не болела, и на свет можно было смо­треть, но отупение чувств ещё не прошло. И когда маши­на Дивы Никитичны исчезла за поворотом, он спохватил­ся, что ничего не сказал ей, даже не поблагодарил. Пока Зарубин шёл к базе, окончательно пришёл в себя и по­старался затвердить всё, что слышал от Дивы Никитичны. А в большей степени старался убедить себя, что всё это было на самом деле, а не привиделось в токсикоман­ском бреду.

К счастью, отчитываться перед шефом, где он был со вчерашней ночи, не пришлось: Фефелов искал прин­цессу с воздуха, возглавив поисковую группу. Заруби­ну же рекомендовалось немедленно отправиться на по­иски с наземной, которая до сей поры не подготовилась к выходу из-за того, что Мидак и Кухналёв никак не мог­ли поделить власть...

16

Мидак оказался слабаком, схватился за голову и чуть ли не взвыл, когда обнаружилась пропажа принцессы, однако Кухналёв, как чело­век военный, мгновенно взял ситуацию под контроль и ко­мандование — на себя. Представитель МИДа опамятовался, у них началась распря, один отдавал приказ, другой его от­менял. Губернатор занял сторону своего начальника охра­ны, однако был уличён Мидаком в игнорировании распо­ряжений МИДа, негосударственном подходе и потерял авторитет. И только прилетевший по тревоге Фефелов су­мел примирить враждующие стороны, выступив посредни­ком. А если быть точным, то заперся с противоборствую­щими сторонами в егерской избе и в грубой форме отматерил обоих, популярно объяснив, что о результатах поиска будет докладывать лично министру. Полковник ФСБ и Мидак тут же договорились командовать вместе, дружно сдали шефу учёного

Зарубина, который самоустранился, в поисках участия не принимает и вообще вроде бы сбежал. В общем, процесс, кажется, пошёл, по крайней мере, име­ющийся личный состав привели в боевое состояние и при­готовились к выезду. Этот дуумвират уже не интересовало бегство ожившего Митрохи; они рвались искать и спасать принцессу, пока король не проспался от княжеского напит­ка — хмельного мёда, не опамятовался и о ней не спросил и пока уполномоченный Фефелов не доложил министру о бездействии местных властей.

Всё благодушное отношение к Зарубину кончилось, полковник даже спрашивать не стал, где он всё это вре­мя находился, приказал немедленно садиться в машину и выезжать вместе с егерями на старую дойку. Тогда он был уверен, что исчезновение трёх человек сразу, тем бо­лее самого Недоеденного, без вмешательства нечистой силы не обошлось и никакой тут ладан не поможет.

На поле приехали только к обеду и застали здесь одно­го начальника охотуправления, генерала Гришу. Охранни­ки с ночи всё ещё прочёсывали опушку леса и прилегаю­щую местность в надежде найти хоть какие-нибудь следы и составить предположительную картину, что тут могло произойти. Оставленная в засидке винтовка принцессы и её куртка подвигали к мысли, что Её Высочество внезап­но схватили и понесли, как вчера самого Кухналёва, а Ко­стыль выстрелил и помчался догонять. Но в эту версию не закладывался явно сорванный бюстгальтер, подсказы­вая совершенно иное развитие событий. И уже совершен­но необъяснимые факты: лабаз и брошенные вещи — всё залито белым веществом, похожим на молоко.

Зарубин понял, что сейчас с него спросят за нечистую силу и приготовился к обороне, но на полковника напа­ла неожиданная рассудительность, можно сказать, даже просветлённость. Сказывалось влияние Мидака, кото­рый понимал значение уполномоченного министром Фе- фелова и на всякий случай застзшался за его подчинённо­го. Кухналёв отстал от учёного и тут же сам переиграл свою версию, вдруг вспомнив о воспылавшей страсти Не­доеденного к принцессе, на что указывали оставленные на лабазе предметы женского туалета. То есть принцесса бежала полуголой! И явно от сексуального домогатель­ства любвеобильного охотоведа.

По его рассуждению, Костыль, оставшись на лабазе вдвоём с принцессой, начал приставать к ней, а как он это делает, полковнику было известно. Утончённо воспитан­ная королевишна сначала сопротивлялась, отбивалась чем могла и плеснула в охотоведа молоком. Но всё же не выдержала наглого напора, попыталась убежать, и Ко­стыль бросился в погоню. Королевский охранник, быв­ший внизу и в некотором отдалении от лабаза, увидел побег принцессы и агрессивность Костыля, сделал преду­предительный выстрел и помчался спасать охраняемое тело. Но в какую сторону все они побежали, ночью было не разобраться. Откуда взялось молоко на лабазе — тоже. Ясно было одно: все эти события произошли в светлое время суток, судя по выстрелу, прозвучавшему в райо­не старой дойки, и фонарю Недоеденного, оставленно­му на лабазе.

То есть с момента исчезновения прошло часов сем­надцать, не меньше, и Кухналёв драконил своих охран­ников, которые сразу не доложили о происшествии и пы­тались исправить ситуацию своими силами. И только под асфальтовым катком тяжёлого гнева полковника они поколебали его версию, признались, что вступили в не­кий полушутливый сговор с Костылём. Охотовед попро­сил не реагировать, если услышат характерные возгласы принцессы либо увидят их совместную отлучку с лаба­за, и те согласились из мужской солидарности. Причина на это была уважительная: королевишна вела себя с Не­доеденным игриво, если не сказать вольно, ибо создава­ла впечатление избалованной, распущенной женщины. Это было всеми замечено, в том числе и телохранителем принцессы, который не обращал внимания на забавы Её Высочества. Она наконец-то хоть на один вечер избави­лась от опеки венценосного отца, вспомнила, что при­ехала отдохнуть, порезвиться, набраться впечатлений, испытать новые чувства. Охранникам показалось, прин­цесса немного влюблена в очаровательного и остроум­ного охотоведа. Даже языковый барьер не удерживал: на все её речи Костыль отвечал двумя словами на ан­глийском — уез и ехсизе ше, чем вызывал у неё приступ веселья. Она словно забыла, зачем приехала на лабаз, называла Недоеденного медведем и, верно, собиралась охотиться на него.