Дивеево. Русская земля обетованная

Бежин Леонид Евгеньевич

Тот же Витте так рисует картину встречи императора с оберпрокурором Победоносцевым в Петергофе летом 1902 года: «Неожиданно он (Константин Петрович Победоносцев. – Л.Е) получил приглашение на завтрак к Их Величествам. Это было неожиданно потому, что К.П. последнее время пользовался очень холодным отношением Их Величеств, хотя он был из преподавателей Государя и Его Августейшего батюшки. К.П. завтракал один с Их Величествами, а после завтрака Государь в присутствии Императрицы заявил, что он просил бы К.П. представить ему ко дню празднования Серафима, что должно было последовать через несколько недель, указ о провозглашении Серафима Саровского святым. К.П. доложил, что святыми провозглашает Святейший Синод после ряда исследований, главным образом, основанных на изучении лица, которое обратило

на себя внимание святой жизнью, и на основании мнений по сему предмету населения, основанных на преданиях. На это Императрица соизволила заметить, что Государь все может. Этот напев и я имел случай слушать от Ее Величества по разным поводам. Государь соизволил принять в резон доводы К.П., и последний при таком положении вопроса покинул Петергоф и вернулся в Царское Село, но уже вечером того же дня получил от Государя любезную записку, в которой он соглашался с доводами К.П. что это сразу сделать нельзя, но одновременно повелел, чтобы к празднованию Серафима в будущем году Саровский старец был сделан святым. Так и было исполнено».

Повторяемый по разным поводам напев о том, что Государь все может, конечно, от беззащитности августейшей четы, и сквозящее в словах Витте холодноватое пренебрежение, его утонченно насмешливая манера позволяют это почувствовать. Уж он-то прекрасно осознает, что ничего они уже не могли в ту пору, хотя и прячет свое беспощадное понимание за внешней почтительностью. И это лишний раз показывает всю трагическую обреченность царской четы. Слабые, беспомощные, погруженные в семейные заботы, утратившие свое былое влияние: с ними мало считались. И тем более поражает стремление Николая II прославить Серафима – сделать старца святым: наверняка это его подлинные слова, запомнившиеся Витте. Другой бы так, с такой великосветской простотой, нежеланием затрудняться выбором слов, очаровательной небрежностью, даже слегка наигранной наивностью не сказал – только царь мог это себе позволить.

Вот Победоносцев отвечает ему как истинный чиновник, искушенный во всех сложностях канцелярской рутины, выполнения положенных предписаний и прочего: «К.П. доложил, что святыми провозглашает Святейший Синод после ряда исследований, главным образом, основанных на изучении лица, которое обратило на себя внимание святой жизнью, и на основании мнений по сему предмету населения, основанных на преданиях». Перл! Казалось бы, не пробить возведенную им стену, не покорить канцелярский редут, неприступный бастион. И тем не менее царь победил, одержал верх. Старца Серафима именно сделали святым.

Да, такая даль, глухомань, бездорожье, грязные бабы, сопливые дети, гостиницы с клопами, а вот на тебе – поехали… И архиереи в надушенных рясах, и чопорные придворные, и важные, надменные министры, и фрейлины императорского двора – все поехали. И Серафим был провозглашен преподобным, а его (по выражению Синода) честные останки, кости – святыми мощами. Как? Почему?

Так и хочется ответить: тайна. И при этом добавить: Великая дивеевская…

Глава четвертая. Святость и царственность: скрещение судеб

Бывает так: разведенное во времени, принадлежащее разным хронологическим срезам совпадает в пространстве. К примеру, мы совпадаем с событиями прошлого, посещая исторические места, ступая по земле наших предков, вдыхая запах ушедших столетий, прислушиваясь к гулу минувших эпох. Прислушиваясь, как Пушкин, чье воображение рисовало ему жестокие картины пугачевского бунта, когда он колесил по России, собираясь писать историю царя Емельки, для одних отца родного, а для других вора, душегуба и самозванца, или Толстой на Бородинском поле, пытавшийся представить залпы орудий, барабанную дробь, ржание коней, хрипы и стоны раненых. «Солнце в глаза французам», – пометил у себя карандашиком, наскоро черкнул Лев Николаевич для памяти, чтобы потом, за письменным столом, воспользоваться этой важной для него деталью: если солнце в глаза, значит, кто-то невольно отвернулся, кто-то зажмурился, кто-то заслонился ладонью. Все сразу ожило, двинулось, зашевелилось, каждая фигура приобрела индивидуальную очерченность, выпуклость, выделилась на общем фоне.

Словом, само место подсказало, помогло воображению, облегчило задачу художника…

Бывает, конечно, и наоборот: современники живут в разных точках пространства, разделенные географически (или

социально – принадлежностью к различным слоям общества, верхам и низам). Живут и даже не подозревают о существовании друг друга, хотя при этом остаются современниками, может быть даже близкими по духу, единомышленниками. Скажем, тот же Толстой и Достоевский, которые, будучи современниками, развивая во многом сходные идеи (недаром Достоевский дал князю Мышкину имя Льва Николаевича), опосредованно влияя друг на друга, обмениваясь мыслительной энергией, за всю жизнь так ни разу и не встретились. Не выпили вместе чаю в Ясной Поляне, заваренного Софьей Андреевной, не прогулялись верхом по окрестным полям, не послушали игру Гольденвейзера, не поспорили, не поссорились, не помирились, хотя, казалось бы, кому и встречаться, как не им. Но вот, видно, не довелось…

Все это так, но для нас сейчас важнее первое совпадение, позволяющее сблизить, поставить рядом Саровского чудотворца и царя Николая II; хотя им не выпала участь быть современниками и они принадлежат разным эпохам, но мы можем с полным правом утверждать, что Серафим и Николай – сопространственники.

Вернее, таковыми их сделали июльские торжества 1903 года, когда царь посетил Сэров и Дивеево. При этом оба (это необходимо подчеркнуть) друг о друге заранее знали: Николай о Серафиме как о святом, умершем задолго до его рождения и с благоговением почитаемом в семье – предания о нем бережно хранились, передавались из поколения в поколение, от старших младшим. Серафим же о Николае – как о будущем царе, которому суждено взойти на престол через шестьдесят один год после его кончины. Поэтому в наслышанности царя о Серафиме нет ничего чудесного, сверхъестественного, поражающего воображение, знание же Серафима мы именуем не иначе как чудом прозорливости, проникновения в будущее, пророчеством.

Июльские торжества 1903 года, когда царская семья посетила Сэров и Дивеево

И вот в 1903 году их судьбы, наконец, пересеклись, скрестились – царь и святой встретились, совпали в пространстве. Семья Николая II со свитой придворных прибыла в Сэров, как задолго до этого и предсказывал Серафим. О Саровских торжествах, праздничных молебнах и службах в храмах, многочисленных исцелениях на источнике Серафима сохранилось немало свидетельств – и воспоминаний, и официальных документов, и газетных репортажей и фотографий, запечатлевших царскую чету, но особого внимания, безусловно, заслуживают все же дневниковые записи самого царя. Николай II кратко, скупыми ремарками описывает, как вся семья садилась в специальный поезд, как ехали, как их встречали и приветствовали: «Едем с мама, Ольгой и Петей. Впереди нас едут Николаша, Петюша, Милица, Стана и Юрий. Ехали не торопясь. В Коломне делегация от рабочих паровозного депо поднесла хлеб-соль, в Рязани была большая встреча».

И вот наконец Саров: «… В шесть часов въехали в Саровскую обитель. Ощущали какое-то особое чувство при входе в Успенский собор и затем в церковь Святых Зосимы и Савватия, где мы удостоились приложиться к мощам святого отца Серафима». Скупые ремарки, всего несколько фраз, но мы можем представить, как Николай в белом, застегнутом доверху кителе, сняв фуражку, приблизился, перекрестился, благоговейно поклонился. Наверное, слегка коснулся лбом кипарисового гроба с мощами. Ощутил холодок, столь желанный, спасительный, благодатный при июльской жаре.

Что при этом подумал? «Вот они передо мной, кости того самого святого». Или что-то в этом роде – мы не знаем, но важен сам момент сближения, соприкосновения, встречи. Последний царь и – последний святой, как иногда называют Серафима. Конечно, будут и после него святые – ив Сарове, и в других обителях. Но все-таки святость русская – так же как и царственность, – убывает, исходит, умаляется. Тает, словно последний островок напоенных влагой, цветущих, благоухающих деревьев, оазис в пустыне, выжигаемый палящим солнцем, поглощаемый мертвым песком. Поэтому извлеченные из земли останки святого для царя, может быть, знак, таинственное предуведомление, прообраз: и твои кости, царь, скоро лягут в землю, а через много лет будут так же извлечены и прославлены как мощи венценосного мученика, страдальца, страстотерпца.