Диверсантка

Быстров Олег

Алексей присмотрелся - одна вспышка почти напротив, вторая левее. Пламя видно хорошо, но всё, что вокруг, скрывается в мареве, плывёт, зыбится. Пулемёты долбят настойчиво, словно адские швейные машинки. И пулемётчики рядом, хотя их и не различить. Но пулю направляет не палец, и даже не глаз. Воля, вот что властно ведёт её к цели. Алексей совместил мушку с трепещущим огоньком напротив, потом прикрыл глаза. Он чувствовал, как «ходит», чуть смещается ствол винтовки: вправо-влево, вверх-вниз. Палец выбрал свободный ход спускового крючка. Стрелок замер. Остановилось не только дыхание, казалось и

сердце тоже. Всё тело стало лёгким, нечувствительным, будто чужим.

Легчайшее движение пальца - выстрел! И очередь захлебнулась.

Алексей передёрнул затвор, полетела в сторону горячая гильза.

Сейчас второй номер у пулемёта займёт место первого. Лишь ожила вспышка, Изгин всё повторил вновь. Прикрыть глаза, замереть, отключить все мысли и чувства. Превратиться в бревно у обочины заброшенной дороги. Бревно давным-давно никому ненужное, истлевшее изнутри.

Выстрел.

Передёрнуть затвор. Выстрел. Ещё выстрел.

В следующий миг почувствовал - пора менять дислокацию. Перекатился. Вовремя, там, где только что находился, взлетел фонтан земли и дыма. Из миномётов лупят, гады! С тупым звуком вгрызаются в грунт пули. Снайппер подхватил винтовку, перебежал на несколько метров левее, залёг. Оба пулемёта молчали, зато немцы были уже близко. Бежали во весь рост, стреляя на ходу. Их встречал наш ружейный и пулемётный огонь.

Фуражки офицеров Изгин научился различать давно. Даже в круговерти боя, под свист пуль и близкие разрывы снарядов зорко выхватывал офицеров из числа атакующих. Вот он, командир, ведёт своё подразделение. Распялен в крике рот, бьётся в руках автомат. Алексей перезарядился, вскинул винтовку - выстрел! Человек в фуражке падает ничком, словно споткнулся на бегу. Вперёд выдвигается другой, в каске - заместитель, ефрейтор, или оберфельдфебель. Выстрел!

И снова - определил цель, прикрыл глаза, плавно нажал на спуск. Алексей не сомневался - каждая его пуля находит врага. И этому были основания...

Война многое изменила в бойце. Впитанное от деда Ршыуна мировоззрение пошатнулось, привычный и ясный до тех пор мир обернулся самой чёрной, жестокой и кровавой своей стороной. Люди убивали людей - не ради пропитания, не защищаясь, как случается зимой в тайге, когда столкнёшься со стаей голодных волков, а по приказу командиров. Да, в бою логика простая: если не ты врага, то он тебя, но посылает в бой командир, человек, наделённый таким правом. Под пули гонит страх: за неповиновение - трибунал, клеймо труса и дезертира, расстрел. Только слово «Родина» заставляет душу бойца встрепенуться, помогает оторваться от такой надёжной, спасительной земли, вылезти из окопа и броситься под вражеский огонь.

То, что он бьётся за родную землю, Алексей понимал, но почему фашисты стремятся захватить не принадлежащее им - это с трудом помещалось в голове едва грамотного охотника. Он слушал замполитов, повторял со всеми лозунги, не трусил, не кланялся пулям. Он дал присягу на верность Отечеству и честно исполнял свой долг. Казалось бы, что ещё? Но гармония мира, та гармония, которой учил его старый нивх - нарушилась.

Нет, духи не исчезли. Он слышал их голоса в шелесте листвы подмосковных лесов. Знал, в степях властвуют духи ветра и земли, а около рек - духи

воды. Бесплотные создания всё так же стремятся удержать мир своими незримыми связями, хоть и ослабли они изрядно, эти неосязаемые нити. И главное - искусство меткого выстрела постепенно возвращалось. Нечасто удавалось воспользоваться им. Охота и война слишком разные вещи. Враг частенько не давал возможности сосредоточиться, услышать голос духа охоты, совместить волю и полёт пули.

Но со временем появился ещё один дух - злой, жестокий и беспощадный дух войны. Он вмешивался в законы бытия, когда того хотел сам, не подчинялся никаким правилам и законам, и требовал - постоянно и властно - человеческой крови! С ним невозможно было бороться, но и подружиться тоже было нельзя. Алексей пребывал в смятении. Выполняя приказы командиров, подставляя грудь под вражеский огонь, рубя фрицев сапёрной лопаткой в рукопашных, он всё время чувствовал эту неправильность, эту огромную безумную ложь, называемую войной.

Пока однажды, в скоротечном бою под Калугой, не заставил злого духа служить себе. Противник тогда много превосходил их численностью, а боеприпасы на исходе. Но нужно было держаться, во что бы это не стало, и настал миг, когда каждая пуля, выпущенная из трёхлинейки Алексея, начала находить цель. Он прикрывал при выстреле глаза, доверялся необъяснимому чутью, что безошибочно выводит охотника на логово зверя. И словно вновь оказывался в тайге, в противостоянии с хищниками. Волками, оголодавшими за зиму. Тогда замолкал разум, умирали все вбитые инструкторами навыки и впитанные знания. Пробуждались и начинали руководить телом древние инстинкты, тоже звериные.

В том бою он пустил дух войны в себя, поставил великую правду сражения за Родину в один ряд со всеми остальными духами, обитающими в мире. И теперь природа истребления стала иной ипостасью духа охоты, начала помогать разить врагов.

С тех пор рядовой Изгин стрелял без промаха. Командир приметил меткость бойца, собирался рекомендовать его в школу снайперов, но жизнь повернулась иначе. Где-то в генштабе властная рука подписал приказ, часть Изгина переформировали и отправили на Южный фронт...

Атаку отбили. Солдаты обессилено валились к стенкам окопов, отползали от раскалённых стволов пулемётов. Пересчитывали патроны, гранаты. Кто-то закурил самокрутку, кто-то сбивчиво, взахлёб рассказывал, как прямо над головой пролетела пуля, з-зараза, и как в лоб не угодила, шельма!..

Лейтенант Ковшов считал потери, прикидывал, что от роты остался неполный взвод. С такими силами высоту не удержать, а подкрепления нет. Штаб на запросы откликается одни и тем же: «Нет людей, Ковшов! Держись!»

– Бойцы!
– крикнул лейтенант, сплёвывая горькую, чёрную от пыли слюну.
– Фашист долгой передышки не даст! Сейчас оклемается маленько, перестроится, и опять на нас попрёт. Умрём, а земли своей врагу не отдадим!

И тут же чей-то голос откликнулся истошно, так, что вздрогнули все в окопе:

– Танки!

Вздрогнули не только люди, задрожала земля под гусеницами тяжёлых бронированных машин. Ревели моторы, лязгал металл, три «четвёрки» уверенно и нагло ползли к позициям.

– Приготовить гранаты! Наводчики ПТР - целься!