Диверсанты
Шрифт:
– Точно так, товарищ командир, понял, – ответил старшина. – Разрешите выполнять?
– Свободен.
– Да, дела, – размышлял Юрка, подходя спустя пятнадцать минут к флотскому, за высокой оградой экипажу*, где в числе других обитала команда их «Щуки». – Оказывается, я нужен самому флагману.
Его старшина видел пару разу – когда был курсантом школы подводного плавания, во время принятия присяги, а потом, спустя год, на гарнизонном параде. Воинский начальник, во главе штаба, принимал его стоя на обитой кумачом трибуне у Морского
В красно-кирпичной, прошлого века казарме экипажа, в эти утренние часы было пустынно, только у тумбочки при входе скучал дневальный из молодых, с висящим на поясе штыком, да еще двое из наряда шаркали влажными машками* по серому бетону пола.
Миновав обширный кубрик с двуярусными, аккуратно заправленными койками, Легостаев ступил в длинный сводчатый коридор, с выходившими туда несколькими дверьми и потянул на себя крайнюю.
За ней была с высоким потолком каптерка, с чисто вымытым в торце окном, по бокам которой на трепмелях висела матросская парадно-выходная форма. Ниже тянулись крашеные деревянные рундуки с личными вещами. Пахло в каптерке одеколоном и немного папиросами.
Спустя несколько минут Юрка вышел оттуда в фасонистой мичманке с рубиновой звездочкой на околыше, приталенной форменке с бледно-синим воротником, и широких, отутюженных клешах, под которыми блестели хромовые ботинки.
– В увольнение? – поинтересовался на выходе дневальный.
– Типа того, – последовал ответ. – Бывай парень.
Дробно процокав подковками каблуков по бетонному маршу лестницы, старшина вышел из казармы и перекурил у обреза* на скамейке. Далее пересек пустынный широкий плац, со старыми липами у ограды, а потом, предъявив вахтенному пропуск, снова вышел через КПП в город.
Лето преобразило Кронштадт.
Из серого и неуютного зимой, продуваемого колючими ветрами Финского залива, теперь, в лучах утреннего солнца, он выглядел ярким и зеленым.
В Петровском парке буйно цвели липы и сирень, по его, серого гранита дорожкам, прогуливались мамаши с колясками.
Откуда-то издалека донесло песню.
Ты, моряк, красивый сам собою,
Тебе от роду двадцать лет.
Полюби меня, моряк, душою.
Что ты скажешь мне в ответ?!
выводил чистый молодой голос.
Потом из-за угла прошлого века дома, на булыжник улицы вывернул флотский строй и дружно грянул
По морям, по волнам,
Нынче здесь, завтра там.
По морям, морям, морям, морям, эх,
Нынче здесь, а завтра там!
– Да, хорошо поют бродяги, – довольно хмыкнул старшина, остановившись в тени акации на тротуаре.
Парни, судя по виду, были курсантами учебного отряда, в синих необмятых робах, тяжелых яловых ботинках, именуемых «гадами» и бескозырках
Обдав старшину запахом табака, кожи и гуталина, строй монолитно прошел мимо, а Юрка, проводив его глазами, направился в сторону штаба базы.
Тот находился неподалеку от Якорной площади с высящимся над ней памятником адмиралу Макарову, в четырехэтажном, дореволюционных времени особняке, рядом с которым стояли блестя лаком, две черных эмки, военный грузовик и защитного цвета мотоцикл с коляской.
Взглянув на свои «Кировские» (подарок командования за первое место в базовых соревнованиях), Юрка отметил, что до десяти осталось семнадцать минут, после чего направился к массивным дверям входа.
Поднявшись по ступеням на широкое крыльцо, по бокам которого стояли два гранитных льва с грустными мордами, он потянул на себя надраенную бронзовую поперечину и оказался в высоком прохладном холле, с уходящей к лестничному пролету, бордового цвета ковровой дорожкой.
Справа, на невысокой платформе, у отделанной серым мрамором стены, белело в штативе военно-морское Знамя базы, у которого застыл с винтовкой у ноги часовой, а слева, у противоположной, за стеклянной перегородкой с окошком, восседал дежурный офицер с нарукавной повязкой «РЦЫ». Преисполненный собственного достоинства.
– Ты к кому? – поинтересовался он, когда Юрка подошел к перегородке.
– Мне назначено на десять, – ответил моряк, чувствую холодок волнения в груди. – К командиру базы.
– Фамилия? – поинтересовался дежурный.
– Легостаев. Старшина команды торпедистов со «Щ-317».
Есть такой, – пробежал глазами, лежавший перед ним, рядом с телефоном лейтенант, вслед за чем нажал темневшую на крышке кнопку.
Из двери за его спиной тут же возник конопатый матрос, изобразив строевую стойку.
– Проводи старшину в ленкомнату, – бросил ему офицер, после чего взял трубку зазуммерившего телефона.
Следуя за матросом, Легостаев поднялся на второй этаж и оба пошагали по обшитому темными панелями, широкому коридору.
В него выходил десяток с медными номерками вверху дверей, конопатый остановился у последней.
– Тебе, браток, сюда, – ткнул в нее, пальцем, вслед зачем, поспешил обратно.
Юрка нажал на медную тугую рукоятку, переступил порог и оказался в небольшом зале.
Из трех широких окон в него лился солнечный свет, а за двумя рядами полированных столов, в окружении висящей не стенах наглядной агитации, сидели полтора десятка старшин и краснофлотцев.
Впереди них, под портретами вождей, за таким же, только длиннее, на возвышении, расположился уже знакомый особист, перед которым лежала открытая папка. Капитан-лейтенант, держа в пальцах остро заточенный карандаш, просматривал в ней какие-то бумаги, аудитория сидела молча и взирала.
– Так, это у нас кто? – поднял он на вошедшего глаза.