Дивизион
Шрифт:
Интеллигенту трудно было поверить в то, что командир полка знает об этом решении и дает свое согласие. Но сейчас нужно было подчиниться приказу прапорщика и следовать туда, куда он указывал. А прапорщик направился к входным воротам полка и подошел к солдату с широким лицом и квадратным подбородком, стоящему у грузовика с низкими деревянными бортами. Обернувшись к своим — увы, уже бывшим — солдатам он сказал:
— В дивизион поедете с ним. А теперь оставайтесь здесь и ждите командира, он скоро подойдет сюда и познакомится с вами.
После этих слов прапорщик с тем же суровым выражением лица удалился. Командира дивизиона ждать пришлось недолго, но бывшие солдаты опоздавшей колонны успели спросить у водителя, в какой дивизион они едут, на каком расстоянии от полка он находится и действительно ли жизнь в нем суровая? На последний вопрос водитель грузовика не ответил, только слегка ухмыльнулся и покачал головой. Командир дивизиона очень вежливо поздоровался с ними, спросил, кто из них тот самый, который знает даты всех сражений. Узнав, что это он, командир
– О тебе мне рассказал командир полка, и я обещал ему, что буду тебя беречь и использовать твои знания на политзанятиях.
«Значит, командир полка действительно знает о том, что его отправляют в дивизион. Он, наверно, знает и обо всем, что предшествовало этому», – подумал Интеллигент.
Командир дивизиона приказал солдатам подняться в кузов и сесть там на низкие скамейки, а сам сел в кабину. Ехали долго, около часа, и Интеллигент за это время пытался узнать у будущего товарища по дивизиону о том, как обошлось командование полка с ними за то, что те оставили работу и ушли своевольно. Узнали ли, что отряд ушел за пределы территории полка, и почему именно его решили отправить вместе с ним в дивизион? Из ответов сослуживца стало ясно, что солдаты вернулись на место работы еще до обеда, искупавшись в бассейне. Прапорщик застал их всех вновь за работой, и ему так и не удалось разоблачить их, добиться признания. Все твердили, что все это время были рядом под деревьями, пытаясь защититься от солнца. Прапорщику ничего не оставалось, кроме как сдаться перед объединившимся под страхом наказания отрядом. А сегодня утром прапорщик подошел к ним, долго разглядывал всю колонну и наконец сказал, кого еще отправляют в дивизион. Этот сослуживец Интеллигента отличался в колонне с самого начала своей необузданностью и непокорностью, что, скорее всего, и послужило причиной такого решения командира.
Около полудня грузовик остановился у ворот намного меньше и уже тех, которые были в полку. Ворота были старые и ободранные. А место, в которое они приехали, напоминало степь и казалось пустынным, если не считать вокруг редкие одноэтажные домики, похожие друг на друга. Да, все здесь выглядело убого и неприглядно, все было непохоже на полк, который они недавно покинули. Справа находился небольшой и на вид тоже довольно убогий пропускной пункт, откуда, чтобы отворить ворота, вышел очень худой солдат высокого роста. Его одежда казалась грязной, а лицо немытым.
Грузовик въехал во двор дивизиона. Командир, спрыгнув на землю, знаками показал прибывшим с ним спуститься. Оказавшись во дворе дивизиона, новички стали осматриваться. Было так тихо, что казалось, здесь нет ни одной живой души. Этот двор был намного меньше того, что был в полку. Здесь стояли всего два одноэтажных здания напротив друг друга, между ними была ровная, большая площадь, называемая «плацем».
Командир дивизиона велел новичкам следовать за ним, а сам быстрым шагом направился к одному из строений. Интеллигент с товарищем, следуя за командиром, тоже вошли в небольшую комнату. Прибывшие из полка солдаты вслед за командиром подошли к углу этого здания и вошли в небольшую комнату. Командир сел за стол и стал что-то записывать в тетради, временами останавливаясь и задавая изгнанникам вопросы. Закончив писать, командир только сейчас объяснил новичкам дивизиона, что на самом деле он является здесь не командиром, а его заместителем по политической части, а сам командир находится в отъезде и приедет только через два месяца. После этих слов заместитель командира сказал, что сейчас все солдаты находятся на позиции и придут только к обеду, перед которым, построив весь дивизион, он и представит их остальным, а пока они могут выйти и прогуляться по двору дивизиона. Новички, выйдя из комнаты, пошли в другую сторону, чтобы осмотреть всю территорию. Beсь двор казался мрачным и заброшенным. Каменный забор стоял только с одной стороны, с той, откуда был въезд в дивизион. А с других сторон двор был окружен колючей проволокой, прикрепленной к бетонным столбам. На задах двора они увидели еще одно небольшое строение, которое, как потом выяснилось, являлось продовольственным складом. Как бы продолжением колючей проволоки выглядели проложенные дальше виноградные шпалеры.
Пока новенькие с тягостным чувством на душе осматривались, к ним подошел один из солдат дивизиона, который был одет еще хуже, чем стоящий у ворот, к тому же ботинки у него были от разных пар, а брюки отличались цветом от робы и были порваны сбоку. Солдат передал им, что пора придти на плац и присоединиться к строю. В это время они находились за казармой и поэтому не увидели, как вернулись солдаты с позиции и были построены на плацу перед тем, как пойти обедать. Приближаясь к строю, они увидели, что в нем около тридцати солдат. Вид у всех был такой же неопрятный и мрачный, как и у первых двух. Да, служащих в дивизионе невозможно было сравнить со служащими в полку. Когда они приблизились к этой толпе и примкнули к ней, первое, что заметили, были насмешливые и презрительные ухмылки солдат. Они будто хотели этим сказать: скоро вы тоже станете такими же. Новые ботинки, аккуратная армейская одежда и чистые шляпы новичков никак не смотрелись в этом строю. Заместитель командира, стоя перед строем, начал представлять новичков дивизиону, не рассказав о причине их изгнания из полка, и сказал, в какой батарее они будут служить. После этих слов офицер дал огромному старшему сержанту — которого он до этого представил новичкам как старшину дивизиона — знак, что являлось разрешением вести всех в столовую, которая находилась в том же здании, что и казарма. Солдаты, торопясь и толкая друг друга, вошли в столовую, где были расставлены длинные столы. На них стояли кастрюли и помятые алюминиевые миски, ложки и железные кружки. Солдаты бросились к столам и, тесня друг друга на таких же длинных скамьях, стали хватать все, что было на столе: тонкие куски белого хлеба, вареные макароны с редко попадающимися кусками мяса. А те, кому этого не досталось, вынуждены были довольствоваться только серым хлебом и недоваренным гороховым супом. Новички, не будучи в состоянии утолить голод таким супом, решили обратиться к старшине, который сидел один в углу за отдельным столом, поедая белый хлеб с большими кусками жирного мяса. Услышав их вопрос, старшина, вытерев огромной рукой губы, сказал, что макароны с мясом они могут получить, подойдя к окошку выдачи пищи. Но раздатчики в окошке только рассмеялись в ответ на их просьбу. Новички поняли, что никто им больше ничего не даст и пошли из столовой, в последний раз с завистью посмотрев на тех, кому досталось второе блюдо. Когда проходили мимо дневального в коридор, они вдруг услышали, как к ним обращается сам дневальный с вопросом о том, ели ли они второе. Новички ответили, что нет. Дневальный вздохнул и сказал, что и он довольствовался только супом. Удивленный Интеллигент спросил его:
– А когда же ты успел? Ты же стоишь здесь все время?
– Меня заменял второй дневальный, а теперь наоборот он в столовой, а я здесь.
Через короткое время замполит построил солдат и поручил новичков худощавому, но на вид крепкому сержанту с широкими черными бровями. Очень высокий, под два метра, жилистый, с маленькой головой на длинном теле, скуластым лицом и маленькими глазками-буравчиками он почему-то напомнил Интеллигенту верблюда.
Сержант привел новичков в место, называющееся «позицией». Попадали на нее через железные ворота. Вначале кроме нескольких грузовых машин под навесом и свинарника новички ничего не заметили. Позиция была большая, ее диаметр, как удалось тут же вычислить Интеллигенту, составлял не менее одного километра. Подойдя ближе к центру, солдаты увидели глубокие и широкие ямы, в которых были спрятаны ракеты; на каждую из них была накинута зеленая сетка, выполняющая роль маскировки. Сержант велел им вместе с ним спуститься в одну из этих ям, в центре которой стояла пусковая установка, самой ракеты там не было.
– Вот эту установку надо почистить, – сказал сержант.
По сравнению с ракетой она, казалось, была сделана из более грубого металла и имела темный цвет. Грязной она никак не выглядела. Но, как объяснил сержант, для поддержания в нормальном состоянии чистить ее нужно ежедневно. Сержант показал новичкам, где находились тряпки и баночка с бензином, с помощью которых нужно было почистить этот механизм. В одном углу ямы была небольшая деревянная дверь, она вела в небольшое отверстие, напоминающее нору. Именно здесь лежали все необходимые принадлежности для чистки техники. Резко пахло бензином. Новички принялись за работу.
Чистка установки продолжалась до самого вечера, пока сержант, взглянув на часы, не сказал, что пора возвращаться в дивизион и готовиться к ужину. Сержант был неразговорчив, держался строго и о себе ничего не рассказывал; удалось узнать только его фамилию – Садретдинов.
Во дворе дивизиона к этому времени уже собрались другие солдаты. Некоторые из них сидели в местной «курилке». Другие пытались вымыть руки под тоненькой струйкой воды из трубы в одном углу двора. Вода была также и в так называемой «летней бане» — грубой конструкции из железных ограждений с четырех сторон без крыши с небольшим круглым баком посередине. Но она была предназначена для других целей: для купания или стирки. Слегка смочив руки и потерев их одну о другую, солдаты уходили строиться на плацу. Вскоре к ним стали присоединяться и те, кто сидел в курилке.
Строй этот имел свои особенности, чего они прежде в полку не замечали. Самые молодые, то есть те, которые прослужили меньше других, должны были стоять в первых рядах. Когда новички хотели встать во второй ряд, им тут же объяснили, и не очень-то вежливо, что их место в первом ряду. При этом в первые дни многие солдаты обращались с новичками настороженно.
Ужин прошел так же, как и обед: одни расхватали жареную рыбу и белый хлеб, оставив нежирную перловую кашу с кусками серого хлеба другим. Новички, еще не сумевшие ближе познакомиться с жизнью в дивизионе, с удивлением стали обнаруживать, что вкусная еда попадает одним и тем же людям – как они постепенно научились различать — старослужащим. Нельзя сказать, что в полку их кормили особенно вкусно и сытно, и не хотелось дополнительно поесть. Но там они получали полностью все – свои куски белого и черного хлеба, столько масла, мяса и рыбы, сколько полагалось каждому. Может, в ротах полка, внутреннюю жизнь которых они не видели, происходило то же самое? Они знали понаслышке, что и там молодые солдаты живут иначе, чем старослужащие, иногда даже становились свидетелями того, что «старики» из рот полка перекидывали молодым более тяжелую работу, могли даже подзатыльник дать. Но все же, хоть это и вызывало неприятные ощущения и тревогу в их сердцах, они старались относиться к подобным вещам без паники и успокаивали себя тем, что это происходит не с ними. А здесь деваться было уже некуда: пока они успевали сесть за стол, на нем уже ничего приличного не оставалось. Этого новички не ожидали. И утолить голод кашей или жидким полусъедобным супом было почти невозможно.